Требуется невеста, или Охота на Светлую

Тянет уверенно, не обращая внимания на удивленный взгляд сонора с сейтом и замедлившую шаг официантку, не сводящую с нас глаз. Если здесь поблизости еще и журналист какой-нибудь ошивается, завтра Грассору будет ждать двойная сенсация: один Хорос делает никому не известной светлой предложение, другой ее похищает, чтобы… Я примерно представляю, о чем он собрался со мной говорить, и, судя по жесткому захвату, ничем хорошим этот разговор точно не закончится.

Мы поднимаемся на второй этаж. В молчании, которое разбивают на осколки быстрые удары сердца у меня в груди. Звук шагов стирает ковровая дорожка, как сумрак стирает наши фигуры. Пытаюсь отвлечься окружающей роскошью, что вырисовывается в полумраке коридора, но не получается. Все, о чем я думаю, все, что чувствую, – это мужчина рядом. Темный, перевернувший мою жизнь с ног на голову.

Ведь это из-за него я стала невестой его брата.

– Отпусти. – Прикосновения высшего обжигают, а я и так уже чувствую себя пепелищем по его милости. – Гаранор…

Но он как будто меня не слышит. Подводит к двери в конце коридора, зло ее толкает, словно она перед ним в чем-то виновата, и, только затащив меня внутрь, отпускает. На консоли в приглушенном свете бра поблескивают графины с алкоголем. К ним-то он и направляется, чтобы плеснуть себе в бокал сильры. Не на одну четверть, как это обычно делают, а до краев, и быстро его опустошает.

Я же рассеянно отмечаю, что привел он меня в хозяйский кабинет, и не менее рассеянно делаю вывод, что глава семейства Сольт тоже любит старину. Наверное, у Фелисии это от него. Массивный стол с мраморной столешницей, глубокое кожаное кресло, тяжелые шторы, сейчас наглухо задернутые. Здесь даже стеллаж с бумажными книгами имеется и ковер ручной работы, протянувшийся до самого камина. Тоже стилизованного под старину.

Смотреть на него куда приятнее (и безопаснее), чем в непроницаемо черные, сверкающие бешенством глаза Гаранора Хороса.

Вернув бокал на консоль, с такой силой, что по нему разбегаются трещины (удивляюсь, как они не разбежались по самой консоли), темный глухим от ярости голосом спрашивает:

– Что за спектакль, мать вашу, вы там устроили?!

Я ожидала какого угодно нападения, но только не такого упрека, словно несколько минут назад это я просила руки Ксанора Хороса.

– Мы? – переспрашиваю, потому что мне опять кажется, что у меня звуковая галлюцинация.

Но нет, я все услышала верно, ведь Хорос, кроша зубами слова, повторяет:

– Да, вы. Ты и это чудовище, мой брат! Какого хрена он сделал тебе предложение и какого хрена ты на него согласилась, Эления?!

Имя мое он произносит так, словно это какой-нибудь грязный мат, едва ли не сплевывая его себе под ноги, и пепелище у меня внутри начинает искриться. От злости.

– Ну прости. Наверное, мне сначала нужно было спросить у тебя разрешения. Подойти к тебе и при всех пошептаться. Уточнить, не противоречит ли это условиям нашего йоргового контракта!

Мгновение, и между нами не остается расстояния, в котором я ну просто жизненно сейчас нуждаюсь. Тьма – сама суть этого мужчины, смыкается вокруг нас, расплескиваясь по ковру, оставляя на нем уродливые жженые пятна.

– Ты скажешь ему, сегодня же после праздника, что растерялась, перенервничала, потому и ответила не подумав. Ты откажешься от его предложения. Эления. – Пальцы темного скользят по моему подбородку, сжимаются на нем, заставляя вскинуть голову и посмотреть ему прямо в глаза.

Что я и делаю, не отводя взгляда. Я ведь тоже не железная и тоже могу испытывать ярость. Которая сейчас застилает мне разум.

Привстаю на носочках, подаюсь к нему и говорю, жестко и твердо, как привыкли говорить темные:

– Нет.

От меня, Гаранор Хорос, ты будешь получать только такой ответ.

Он не отстраняется, но и не нападает. Больше не требует расстаться с братом, не ставит ультиматумы. Просто смотрит мне в глаза, а потом с холодной усмешкой, с каким-то пренебрежительным снисхождением заявляет:

– Понимаю.

И замолкает, не утруждаясь мне объяснить, что он там понял и что будет дальше. Наш разговор окончен? Я могу идти? Больше он не станет хватать меня за руки и волочить по всему дому, словно я какая-нибудь запонка, пришпиленная к манжете его дорогущей рубашки.

Запонка, к слову, не очень дорогая, можно сказать, одноразовая, которую не жалко отстегнуть и выбросить, когда в ней отпадет необходимость.

– Что ты понимаешь? – наконец выдыхаю, потому что это молчание между нами, если честно, уже достало.

Как и искры в воздухе, которые появляются всякий раз, когда я оказываюсь рядом с этим мужчиной. Я их не вижу, но чувствую, как они обжигают мне кожу.

– Все это время ты играла не только с моим братом, но и со мной тоже. Ты ведь этого и добивалась, я прав, Эления? Или мне как-то по-другому следует тебя называть? Самозванку и аферистку, поставившую своей целью выскочить замуж за темного. Да не за какого-нибудь, а за одного из самых богатых холостяков Грассоры.

После такого заявления во мне кончаются не только слова, но и воздух, но я все же с усилием из себя выдавливаю:

– Что ты имеешь в виду?