Это произошло на большой дороге в сторону пригорода. Справа располагался мост через реку Охако. Отец остановился в этом ничем не примечательном месте с левого края. На Новый год движение не оживленное, но все-таки кто-то ехал. Грузовик появился сзади. Он хотел объехать стоявшую на обочине машину, и вдруг дверь этого автомобиля открылась, и отец выскочил наружу. Это было так внезапно, что водитель грузовика затормозил, но было уже поздно. По крайней мере так обстояли дела со слов водителя грузовика.
Отца увезли в больницу, но, когда мы примчались туда, он был уже мертв.
Я постоянно рыдал – и в больнице, и когда мы ехали домой, и когда уже вернулись. В конце концов я заснул от усталости. Утром я открыл глаза, понял, что все случившееся правда, и зарыдал снова.
Когда мы примчались в больницу, в помещение, где лежал отец, впустили только дедушку с бабушкой, меня нет. Поэтому, когда я вспоминаю лицо отца, перед моими глазами появляется или отстраненное выражение его лица, которое было у него при жизни, или отстраненное выражение его лица, которое я видел через окошечко в гробу. Лицо в гробу было спрятано среди хризантем, и между белыми лепестками проглядывали швы.
– Зачем он прыгнул под колеса грузовику?
– Не знаю.
Наполовину я соврал.
Может, он сделал это специально? Может, у него болело не только сердце, но и душа? Может, пока он ехал в город за воздушным змеем, его болезнь распространилась по всему телу и заставила его остановиться посреди дороги? В первый день того нового года отец практически не проронил ни слова, пока мы ехали на синкансэне. Он только и делал, что смотрел в окно или на свои колени. Я заметил, что он не просто сидит в прострации, а напряженно думает о чем-то. После того как потерял и отца и мать, я стал понимать: если долго думать о чем-то, то можно потерять рассудок. Эта болезнь проникает в тебя в тот момент, когда ты о ней не думаешь, и начинает за тебя руководить твоим телом.
– Может быть, ты… поэтому не хотел туда ехать?
Голос послышался совсем рядом. Даже странно. Оказывается, Сверчок придвинул ко мне лицо так близко, что закрыл им солнце. Наверное, из-за большого расстояния между глазами зрачки у него съехались друг к другу, а белки покраснели. Из носа у него текло, сопли, перемешиваясь со слезами, стекали по лицу.
– Поэтому ты не хотел ехать к горе Томби? Потому что надо переходить через тот мост?
Неожиданно Сверчок понял то, о чем я не сказал.
– Ну да, типа того.
Дедушка и бабушка раз в несколько дней приносили цветы на место гибели отца. Но я, с того момента как поселился в этом городке, ни разу там не был. На самом деле я бы хотел сходить с ними вместе, возложить цветы и соединить ладони в поминальном жесте, но пока не мог этого сделать.
– Извини, я не знал.
– Поехали.
Автомобиль остановился перед пешеходным переходом. Мы начали крутить педали. Спицы в колесах великов сверкали, отражая солнечные лучи. Мы переехали на противоположную сторону большой дороги, и через некоторое время с обеих сторон появились поля. Наши дома находились впереди. Дорога через поля была немощеная, от езды на велике поднималась пыль. Вскоре мы доехали до перекрестка, где разъезжались в разные стороны, я легонько помахал Сверчку рукой и повернул в сторону своего дома. По дороге я оглянулся назад. Сверчок стоял на перекрестке, держа мамин велик, и смотрел в мою сторону. Я почувствовал себя странно, как будто меня скрутило в районе груди. Как будто я хотел икнуть, но у меня не получалось. Пока я ехал вверх по пологому склону домой, это чувство становилось сильнее.
5
– В поход нужно взять с собой бэнто и термос.
Я отмывал руки от сока яммо в раковине в кухне. «Хорошо, хорошо», – сказала бабушка, доставая из холодильника ячменный чай. Налила его в два стакана, отнесла в комнату и поставила на столик. Я прошел за ней и сел. Через противомоскитную сетку на двери доносился стрекот цикад. А когда дул ветер, к ним примешивался звон колокольчика на ветру. Куда же ушел дедушка? У входа не было его сапог – может, он пошел помочь на соседнее поле?
– Сюити, какой бэнто тебе с собой приготовить? – спросила бабушка, сидя на коленях за низким столиком, смотря не в глаза мне, а куда-то в область груди.
Вообще-то до этого бабушка мне ни разу не готовила бэнто. Когда мы жили в Токио, мама всегда готовила мне что-то оригинальное. Делала из сосисок «крабиков», насаживала на шпажки по три мясные тефтельки, отличающиеся по вкусу. Или с виду вроде обычное яйцо, а возьмешь его в руки – а там на белке разрез зигзагом. Иногда желток был в форме цыпленка. Еще до того как мама ушла от нас, мы приезжали все вместе к дедушке с бабушкой, и я рассказывал бабушке про мамины бэнто.
– Можешь сделать мне онигири[24]
.– А еще что?
– Да что хочешь… Бабушка, а что такое яммо?
– Яммо… В наших местах так горные персики называют. Красные такие, да?
– Мы вместе со Сверчком и остальными сегодня их ели.
Выражение бабушкиного лица стало такое, как будто я заговорил на неизвестном языке. Я добавил, что Сверчком мы прозвали Микагаву Сэйю.
– Сэйя из Кимбоси? А почему он Сверчок?