Треки смерти

Голос, который я точно никогда больше не услышу, и голос, который я, может быть, никогда больше не услышу. Слышно было не очень четко, но понятно, что они говорили друг с другом.

Я убрал палец с кнопки «Стоп» и, затаив дыхание, стал прислушиваться к беседе. На пленку был записан очень грустный разговор. Чем дольше я слушал, тем сильнее мне казалось, как холодный песок потихоньку наполняет все мое тело. Но это была первая часть беседы, а на второй части я незаметно для себя стал смеяться. Наверное, впервые после того как умер отец… Нет, после того как ушла мать.

В разговоре внезапно заговорили о Сверчке.

И к тому же о совершенно идиотской ситуации.

Запись 4

https://eksmo.ru/entertaining/sverchok-1-ID15683822/

6

– Что же это? Ты младенцем пользовался моими подгузниками?

Первым делом утром следующего дня я рассказал Сверчку про найденную пленку. Но про первую часть записи я умолчал – вдруг опять расплачусь.

– Ага. Мои-то закончились, и дедушка ходил к вам одолжить.

– Велики, наверное, были? Я вроде с самого рождения крупный.

– На пленке бабушка об этом тоже говорила.

Потом бабушка мне рассказала, как получилась эта запись. Когда мне было два года, мы в августе всей семьей приехали на Обон, и пленка случайно записалась.

По словам бабушки, вся семья собралась вечером в комнате и стала обсуждать болезнь отца. Я спал на детском одеялке на полу, а потом вдруг проснулся и зачем-то нажал на кнопку стоявшего рядом магнитофона. К несчастью, это оказалась кнопка записи, и поверх дедушкиных любимых песен записался разговор. Получается, я не только трогал магнитофон, который, как мне казалось, видел впервые в жизни, но даже оперировал его функциями.

Когда бабушка рассказывала об этом, похоже, ее очень тронули истории прошлого. Я взял магнитофон и включил запись с начала. Услышав голос отца, бабушка сжала средними пальцами рук глаза у переносицы, чтобы удержать слезы. Но в тот момент, когда заговорила мама, ее лицо стало строгим. Я сразу остановил запись. Оставшуюся часть, когда все стали обсуждать, что нужно пойти к родителям Сверчка и одолжить у них подгузники, я пересказал бабушке своими словами. Бабушка рассеянно сказала: «Ах, вот как», – но лицо ее все еще было строгим. Поэтому я не стал рассказывать о кассете вскоре вернувшемуся с поля дедушке.

После ужина, перед тем как уснуть, я много раз прокрутил запись. Первую часть я не слушал, а вот вторую, про подгузники, переслушивал снова и снова.

В конце слышался голос отца, его смех. Когда я был маленьким, он, вероятно, так и смеялся. Наверняка в моей памяти остались сцены, где отец смеется, но образ переставшего смеяться отца был слишком сильным, ничего другого я вспомнить не мог.

– Так мы с тобой с самого детства дружбаны.

Сверчок присел на корточки и положил руки мне на парту.

– Почему?

– Ну, обычно чужие подгузники ведь не используют, да?

Что он хотел сказать, было не очень понятно, но явно ничего плохого.

– И что было дальше? Как ко мне домой за подгузниками пришли, тоже на записи есть?

– Да откуда?

Он меня вообще слушает?

– Отец заметил, что я включил запись, и, наверное, дедушка нажал на кнопку «Стоп», потому что запись на этом закончилась. После этого зазвучала энка, которая изначально была записана на кассете.

Он сильно удивился.

– А что за песня?

– Э-э… «Салют любви путешественников».

– Это какая?

Я тихонько напел услышанную вчера фразу, но Сверчок, как мне показалось, ее не знал.

– Это хорошая песня.

– Думаешь?

Учитель вошел в класс, и Сверчок побежал на свое место, чуть не свернув стол по пути.

Во время уроков в тот день у меня в ушах звучал смех отца. Но чем больше он повторялся, тем сильнее на него накладывался голос певца: «Салют любви – Салют мечты…» Неизвестный исполнитель энка пел: «Он расцвете-е-ет…» – а затем, после паузы, с чувством: «…взорвется он и опаде-е-ет…» Мне хотелось еще четче помнить отцовский смех, но постепенно впечатления от энка становились все сильнее и к четвертому уроку практически полностью вытеснили голос отца.

Сверчок на каждой перемене подходил к моей парте. До этого всякий раз как заканчивалось занятие, он подходил к моей парте вместе с остальными, но в этот раз не позвал с собой Журавля, Ками и Симо, что показалось необычным. Троица веселилась за партой Журавля. Может, они радовались тому, что им удалось спихнуть неудобного Сверчка на меня.

– Журавль, Ками и Симо, оказывается, уже домой ушли.

После уроков мы впервые возвращались со Сверчком вдвоем.

– Недружелюбные какие, – нарочно сказал я, смотря вдаль проселочной дороги.

Почему-то мне хотелось, чтобы Сверчок разлюбил эту троицу.

– Давай положим ранцы и поиграем? – решился предложить я.

Но сегодня у Сверчка не было времени.

– Мне надо помочь в идзакае, – сказал он и посмотрел на мою голову – немного дольше, чем обычно. – Сегодня шесть часов же учились.