Есть однако еще более значительный, исторически еще более глубоко проходящий водораздел между отдельными европейскими народами, нациями и государствами: водораздел этот обусловлен различием в уровне урбанизации. Порой эта граница проходит не между государствами, а между регионами. В Венгрии к востоку от Дуная человек живет на другом уровне урбанизации, чем к западу от Дуная, так же как в Северной Германии урбанистическая ментальность совсем иная, чем на юге. Затем: есть нации с самостоятельной философией; есть нации, у которых есть философы, но нет самостоятельной философии; есть в Европе и такие нации, у которых и философов-то нет. Есть нации, чья новая история находится скорее под влиянием Реформации, в то время как у других — под влиянием Просвещения. Значительный водораздел проходит между теми европейскими государствами, история которых богата демократическим опытом, и другими, которые по-свойски чувствуют себя скорее в истории диктатур и деспотических режимов. Европу можно также разделить на зоны, существенно отличающиеся друг от друга по уровню технологической зрелости и технической развитости; это означает, что в одних зонах господствует дух продуктивности, в других — разве что дух репродуктивности, а есть зоны, где и последний отсутствует. Разделенность континента в период холодной войны, напротив, оставила после себя, и, очевидно, на долгое время, такую специализацию, где географическое положение действительно играет важную роль. В западной половине Европы прошла и может считаться завершенной буржуазная эмансипация, в восточной же половине живут люди, оставшиеся во всех отношениях неэмансипированными. Неэмансипированы и женщины, и мужчины; даже если они голубые, то все равно неэмансипированы; а главное, все они неэмансипированы перед лицом своего государства. Когда видишь этот глубокий географический водораздел, возникает ощущение, что по разным его сторонам живут разные биологические виды. Далее, есть тут и известные религиозные границы и пропасти между католиками и протестантами, между католико-протестантами и православными, между христианами и мусульманами, и эти границы опять же по-своему, не совпадая с вышеназванными границами, разделяют хорошо известную, казалось бы, карту.
О том, почему сербы, с благословения своих попов, убивают албанцев, мы сегодня знаем не больше и не меньше, чем о том, почему половозрелые мужчины-ирландцы в определенные дни года во что бы то ни стало, во имя Христа, норовят пройти, со своими племенными символами, по определенным улицам города — и почему на эту ритуальную кровавую бессмыслицу половозрелые члены другого племени, тоже во имя Христа, хотят ответить тем же в другие дни года.
Придать смысл и содержание универсалистским представлениям и потребностям может лишь широкое и хорошо структурированное знание. Сегодня демократические европейские правительства и европейское общественное мнение не обладают таким знанием ни в условиях войны, ни в условиях мира.
Альтернатива изоляции
И все же Мадлен Олбрайт стоило бы подумать: а что, может, взять да и принять сделанное ей президентом Гавелом необычное предложение? Разве ж не интересно было бы ей стать преемницей Масарика, Бенеша, Гавела? Много доводов можно привести в пользу этого. Хотя доводов «против» наберется, пожалуй, еще больше.
Представим, что Мадлен Олбрайт все-таки согласилась бы баллотироваться на пост президента Чешской Республики, и представим, что ее еще и избрали бы, — что тогда? Факт, что разительный контраст в жизни двух стран стал бы для нее отнюдь не первым неприятным сюрпризом. О том, что в маленьких государствах Центральной Европы президент выполняет в основном функции представительские, она бы тоже, конечно, была осведомлена заранее. Ни касательно размеров страны, ни в отношении роли, которую играет такая страна в мировой политике, разочарование ее не постигло бы. Напротив, она, может быть, даже нашла бы некоторую прелесть в том, что ей приходится заниматься такой крохотной, такой слабенькой территорией. Госдепартамент США, вне всяких сомнений, куда больше, зато Градчаны несравнимо красивее и аристократичнее.