— Нет. Если бы у него была надежда остаться в живых, он бы не стал писать такие слова… Да и сам подумай: разве дошло бы до нас письмо живого человека через столько лет?!
Никон все вертел в руках послание неизвестного героя, потом присел у скамейки на корточки и заглянул в глаза другу.
— Саш, посмотри-ка вот сюда… Что это, по-твоему, за дырка?
Саша тоже обратил было внимание на дырку на одном углу пожелтевшего листка, но потом подумал, что она образовалась от неосторожного обращения с письмом, и тут же забыл о ней. Теперь он еще раз внимательно всмотрелся в это место и разглядел коричневатую обводку вокруг нее. Словно бы опалена…
— Неужели от пули?..
— Мне тоже показалось… Ну и… если письмо лежало в нагрудном кармане, то ясно, что случилось…
— Тут, в письме, наверняка сказано, где нашли это письмо.
— Но мы же не знаем по-польски. — Никон замолк и вдруг выпалил: — Надо выучить польский язык!
— Верно, — неожиданно быстро согласился с ним Саша. — Найдем польско-русский словарь и начнем переводить письмо. По-русски-то мы ведь кумекаем!
— А где найдем словарь?
— В городскую библиотеку поедем. Там все есть.
На том и порешили. В город поедут завтра же. Пока не переведут письмо, другим ребятам ни слова, потому что пользы во время перевода от них не будет, только разброд начнется.
Никон вернулся домой, все так же бережно неся книжку с вложенным в нее конвертом. Листок с восстановленным текстом Саша оставил у себя.
Словари иностранных слов, да и другие из библиотеки, оказывается, на дом не выдают. Молоденькая девушка-библиотекарь посоветовала им посидеть в читальном зале. Друзья нашли свободное место за столом у окна и приготовились к переводу: Никон вынул из своей книжки толстое письмо и чистую тетрадь, а Саша открыл словарь.
— У-у, да тут двадцать пять тысяч слов! — прошептал удивленно.
Принялись за дело. По порядку начали искать в словаре слова из письма. Многие из них имели по несколько значений, приходилось выписывать все. Но переведенные слова никак не складывались в понятные предложения. Пришлось начать сначала по каждому слову: стали искать, как спрягаются польские глаголы, как склоняются имена существительные. И когда Саша услышал, что парень, сидящий за соседним столом, закрыв свою книгу толщиной с добрую буханку хлеба, позвал своего товарища на обед, не поверил своим ушам.
— Неужто уже обед? — спросил у Никона.
— Чего мелешь, рано еще, — ответил тот.
Снова перечитали аккуратно переписанный переведенный текст: «Дорогой А. Мусимов! Мы пишем к Вам из Польской Народной Республики, из Люблянского воеводства. Вы нас не знаете, мы тоже не знаем Вас…».
В читальном зале осталось всего несколько человек. Саша вышел в коридор посмотреть на часы.
— Без десяти час, — сообщил, вернувшись, копавшемуся в словаре Никону. — Скоро и библиотекари уйдут на обед, останется одна дежурная.
То ли оттого, что Саша напомнил про обед, то ли в самом деле давно уже было пора поесть, Никон почувствовал, что страшно проголодался. Но и от словаря не хочется отрываться, и выйти да сбегать за пирожками нельзя — денег у них ровно на обратный проезд. Саше, видимо, тоже хотелось есть: он потоптался около стола и сел рядом, пробормотав:
— Завтра возьму у папы денег на пирожки… А сегодня уж как-нибудь без обеда обойдемся, правда ведь?
Никон молча кивнул головой. Они снова взялись за словарь. Отыскивали нужное слово, узнавали его значение на русском языке, потом переводили на чувашский и записывали в тетрадь. Углубились в работу так, что и не заметили, как пролетело еще несколько часов. Когда оторвались от словаря передохнуть, Саша заметил, что Никон тоже нетерпеливо ерзает на стуле.
— Ты тоже хочешь есть?
Никон кивнул. И, словно оправдываясь, прошептал:
— И мама, наверно, скоро с работы вернется. Посмотрит — и поесть нечего…
— Тогда хватит на сегодня?
— Мало, конечно, успели… Да больно уж трудно!
А перевели они за несколько часов всего три предложения: «Мы, польские пионеры, живем в тридцати километрах от Любляны. Наша деревня называется Констанцина. Учимся мы в школе, которая в трех километрах…».
Друзья сдали словарь библиотекарю и вышли на улицу. До сих пор они ни разу еще не сидели так долго не отрываясь от книги, и солнце прямо-таки ослепило их уставшие глаза. Казалось, что темно-зеленые липы, растущие вдоль улицы ровными рядами, и те излучают нестерпимо яркий свет. Поливочная машина, стоявшая на обочине дороги, вдруг тронулась с места и накрыла Сашу с Никоном фонтаном водяной пыли. Никон лихорадочно повернулся к машине спиной, прижав к груди книжку с конвертом и тетрадь.
В троллейбусе Никон вдруг повернулся к Саше:
— Надо нам зайти к Акулине Мусимовне.
— Прочитать ей начало письма?
— Ага. И вообще… Там же подписано: «А. Мусимов».
— Сам же сказал, что ее брат умер?
— Все равно. Надо узнать, как его звали. Надо же — до сих пор не додумались!
— Ты же говорил, что он и в Польше не был. На Черном море служил.
— А вдруг был! Попросим Акулину Мусимовну рассказать все-все, что она помнит о брате.