В поселке многие знают, что Никон и его друзья принимали участие в горячих событиях на кордоне. Слышала, видно, об этом и Акулина Мусимовна. Иначе почему бы она принесла письмо им? Эта мысль придала Никону смелости, он взглянул старушке прямо в глаза и твердо сказал:
— Знаете что, Акулина Мусимовна, оставьте это письмо у нас. Мы с ребятами все вместе подумаем…
— Оставлю, ради бога, оставлю, — обрадовалась старуха. — И несла-то я его как раз за этим. Только уж вы опрятней с ним, не задевайте куда.
— Не волнуйтесь, Акулина Мусимовна, — ответил Никон, вкладывая листки в конверт. — Не потеряем.
Закончив поливать капусту, Никон вопросительно взглянул на мать. Она уже прополола морковную грядку и мыла руки водой, оставшейся в ведре. Без слов поняла просьбу сына по его глазам.
— Ну, иди уж, иди, — улыбнулась тепло. — Беги, куда хочется… Хорошо сегодня поработали, и отдохнуть не грех.
— Я недалеко. К Саше.
— Только не дотемна, ладно? А то переживай за тебя…
— Ладно!
Никон вбежал в избу и схватил оставленное Акулиной Мусимовной письмо. Хотел было сунуть его в кармашек шорт, но конверт не влезал. Никон начал было свертывать его трубочкой, но, вспомнив наказ старухи беречь письмо, раздумал. Взял с книжной полки книгу, вложил в нее конверт и выбежал на улицу.
Саша во дворе под навесом пилил какие-то доски. Рядом, на бревне, лежала раскрытая книга. Видно, не заинтересовала она Сашу.
— Не читается сегодня, и все тут, — встретил он Никона, кивнув на книгу. — То ли от жары, то ли еще от чего… Решил вот полочку сделать для книг.
Никон промолчал. Саша покосился на книгу в его руке и, заметив, что глаза друга очень уж возбужденно блестят, прервал свое занятие. Такие глаза у Никона он видел только раз — это когда тот прибежал к нему рассказать, что услышал из разговора между матерью и женой Садкова о незваных гостях из Прибалтики. Но операция «Треснутая трубка» завершена давно. Что же еще могло случиться с ним за каких-то полдня? Нет, определенно что-то случилось, ишь, как он нетерпеливо топчется на месте… А-а, наверно, книгу интересную нашел, вон как вертит ее в руках. Никон шагнул к нему.
— Саша, — сказал почти шепотом, — брось-ка ты свою ножовку…
— Что? Очень интересную книгу достал?
— Не-ет, не книгу… Это… — Никон показал ему обложку «Тимура и его команды». — Я… совсем другое…
— Да что ты мямлишь?! — не выдержал Саша…
— Я просто пришел посоветоваться с тобой…
— Ну и говори! Нечего тянуть…
— Сначала надо штуку одну показать… — Никон вытащил из книги конверт. — Вот эту!
Саша лишь рукой махнул от разочарования и снова потянулся за ножовкой.
— И только-то? А я уж думал — прямо незнай что, — ответил с ехидной улыбкой. — Так говорит о каком-то письме, словно бомбу держит…
— Бомба не бомба, а ты еще ничего не знаешь, — пробормотал Никон обиженно. И махнул конвертом перед носом друга. — Знаешь, откуда оно пришло? Вот, смотри — какие три больших марки наклеены. А на печати написано: «Любляна»!
— Любляна?! — Саша разинул рот, что-то припоминая, и вскочил на ноги. — Так это из Польши?
— Точно! Из Польши!
Наконец-то до Саши дошло, что Никон прибежал к нему не зря и что в письме кроется нечто странное. Он повесил ножовку на гвоздь, быстро сложил доски в одну кучу и, подбежав к колодцу, сполоснул руки и лицо.
— Ну, дай-ка тогда. Посмотрю, что там… А чего конверт-то такой большой?
Никон подробно рассказал, как попало к нему письмо. Саша внимательно выслушал его и, прочитав потрепанный, пожелтевший листок, тоже заволновался.
— Так его же чуваш писал! — воскликнул он, принимаясь разбирать каждое слово.
— Какой ты догадливый! — поддел его Никон. — Ясно чуваш, раз написано по-чувашски.
— Но как в Польше узнали адрес нашего поселка? — удивился Саша.
— Не знаю…
Они долго сидели на скамейке под старой липой, что росла у ворот дома Саши и, подсказывая друг другу, пытались изложить на чистом листе бумаги текст письма полностью.
— Ну, прочитай-ка теперь заново, — сказал Никон, когда добрались до конца.
Саша откашлялся и громко прочитал:
Дорогой отец!
Если я из сегодняшнего боя не выйду живым, знай: твой сын воевал с фашистами до последнего патрона. В такой для меня трудный (суровый, решительный) момент еще сильнее понял, как дорога (дороги) родина (родные).
Да здравствует СССР,
А. Мусимов. 12.VII. 1943 г.
Друзья несколько минут просидели молча, потрясенные силой этих слов, нацарапанных карандашом на клочке бумаги. Саше сразу вспомнился кинофильм, в котором показывалось, как воевали с фашистами советские солдаты и польские партизаны. Никон же вспомнил рассказ дяди, как он в последнем для него бою потерял руку.
— Я все думаю: а не мог остаться в живых… Ну, который это написал? — неуверенно сказал Никон.
Саша, не соглашаясь, покачал головой.