Tresor Ее Величества

Воспользовавшись голубиной почтой, Степан Иванович потребовал от господ из Преображенского приказа срочно изъять со склада весь продуктовый запас и забрать лошадей, предназначенных для малого двора, так как следовало сперва проверить, не подстроили ли злоумышленники каких-нибудь новых бед Петру Федоровичу и Екатерине Алексеевне в пути. Ведь, не получи они в Твери еды, они бы сменили лошадей и голодные двинулись в Москву. А вот что на самом деле ожидает их в этом самом трактире? Отдых и пища или лютая смерть? Из столицы в Москву были отправлены лучшие люди Тайной канцелярии, но сам Шешковский предпочел остаться дома, получая донесения и решая непростые проблемы. На счастье, никто из людей Елизаветы Петровны не отравился, что же до людей цесаре – вича, после работы Преображенского приказа в Твери те были вынуждены поститься, ожидая, когда им будут поданы лошади. При этом, разумеется, никто не поставил в известность ни Петра Федоровича, ни Екатерину Алексеевну об истинной причине происходящего. Для них отсутствие лошадей и продуктов было объяснено тем, что все якобы забрала Елизавета Петровна.

Впрочем, к вечеру Чоглокову были выданы несколько корзин с жареной стерлядью. Рыбу проверил приказной медикус, который в доказательство, что еда не отравлена, отведал ее первым.

После ужина, когда ближайшие трактиры и постоялые дворы были тщательно проверены и повсюду дежурили люди Тайной канцелярии и Преображенского приказа, великокняжеской чете наконец были поданы лошади, и на ночь глядя они тронулись в путь.

Так Шешковский заставил любимую женщину немножко поголодать, но зато, возможно, снова спас ей жизнь. И как это бывает довольно-таки часто, подозрение в дерзком покушении пало на человека, который, скорее всего, не имел вообще никакого отношения к происходящему. Камергер Петра Федоровича князь Александр Михайлович Голицын[99] был виновен лишь в том, что не сопровождал цесаревича в этом путешествии, заранее испросив у того отпуск. Понимая, что Александр Михайлович стал жертвой обстоятельств, Шешковский упросил Шувалова не мучать понапрасну его светлость, а лучше отослать того с посольством в Гамбург, с глаз долой – из сердца вон. Голицын получил четыре тысячи жалования, что было немного, так как назначение готовилось впопыхах. Как и следовало ожидать, перемена участи Александра Михайловича больно ударила по малому двору, особенно кручинилась его свояченица, недавно вернувшаяся к своей госпоже после серьезной травмы княжна Гагарина.

На Рождество в Тайную канцелярию пришло свежее донесение из Преображенского, у Екатерины Алексеевны обнаружилась весьма странная сыпь. Великая княгиня не может показаться на людях, никакие мази, никакие лекарства не помогают!

Степан рвал на себе волосы, все сходилось к тому, что московские дознаватели что-то напутали, не изъяли всех продуктов, не обратили внимания на воду, а может быть, доверчивая Фредерика получила в подарок какую-нибудь пудру или духи, уколола пальчик отравленной иголкой! На счастье, через пару дней на его стол лег новый отчет, доктор Бургав[100] дал цесаревне пузырек талькового масла, после применения которого прыщи сошли.

Из-за ухудшения самочувствия государыни на Масленой двор все еще находился в Москве. Елизавета Петровна была свалена в постель сильнейшими почечными коликами, но обсуждение недуга Ее Величества приравнивалось к государственной измене. Официально сообщили, что императрица заперлась в своих покоях для решения наиважнейших государственных вопросов. Одну ночь в прилегающих к покоям императрицы комнатах господ Чоглоковых, кроме уже привыкших оказывать помощь императрице Владиславовой и Евреинова, дежурили канцлер Бестужев и генерал Апраксин.

Несмотря на упомянутый выше строжайший запрет, Фредерика несколько раз обсуждала эту тему со своей комнатной девушкой-финкой, кстати, той самой, что передавала записки Андрея Чернышева. Поняв, что, если цесаревна и дальше будет выказывать подобную неосторожность, она может пострадать, Шешковский настоял на том, чтобы разговорчивую девицу в срочном порядке выдали замуж. Замужество автоматически отстраняло ее от двора, так что это была форменная отставка. Фредерика тяжело переживала потерю еще одной подруги, но тут уж Шешковский был неумолим, много раз он представлял, как заплаканная красавица умоляет его вернуть глупую девку ко двору и как он, рыдая вместе с ней, вынужден отказать. Безопасность Фредерики превыше всего. Он же вот уже несколько лет как ничем иным не занят, как только спасением жизни и чести своей дамы. В этих видениях все заканчивалось на один манер, они плакали, обнявшись на голубом канапе, после чего Фредерика признавала правоту Степана, обещая впредь быть осторожной и прося верного рыцаря не оставлять ее своим покровительством.