Третейский судья

- Что вы! Бывает и похлеще! - на ходу сочиняет Канделаки. - По сорок лет от людей ни звука, и вдруг... Например, тетка завещала имущество первому ребенку своей племянницы. Мы тут годами ищем этого ребенка, парижский капитал обрастает процентами. Наконец находим. И что оказывается? Племянница родила тройню. Кто первенец? Они теперь между собой судятся. Как зовут этого австрийца?

- Иванов не Иванов... что-то похожее... Но ведь Хомутов совершенно неспособен распорядиться никаким имуществом.

- Потому и появляются помощники. Визитку он не оставил?

- Нет. Выходит, охотится за наследством?

У главврача вдруг возникает неопределенная, но совершенно ослепительная мысль, что если отмести этого Иванова не Иванова как лицо недобросовестное, то какие-то средства каким-то образом могут достаться интернату, поскольку Хомутов тут живет, его обслуживают и вообще... Из короткого столбняка его выводит вопрос Канделаки:

- А как он сам мотивирует свои притязания на Хомутова?

- Знал прежде его родителей... - бормочет врач. - Туманные причины. А если он снова появится? Как мне с ним?

- Не подавайте виду! Попрошу все документы, которые есть у вас на Хомутова.

Тон у Канделаки непререкаемый. Главврач шаркает к шкафу за историей болезни и думает: "Но что же будет с наследством?.. Поскольку Хомутов недееспособен... Спросить или не спросить?.."

На следующий день после того, как Руслан сливает компру на Коваля, он получает деньги под терпимый процент. Босс от собственной щедрости размякает.

- А не потешить ли нам свои телеса? - спрашивает он. - Есть что новенькое в области разврата?

Руслан готов отслужить:

- Ребята хвалили одно местечко. Лунный массаж.

- Поехали, посмотрим.

В помещении, оформленном в стиле известного магазина "Чай" на Мясницкой, их встречает пышечка в кимоно.

- Господа присядут, - говорит она, - хозяйка сейчас выйдет, - и голосом провинциального экскурсовода заученно рассказывает: - Тайна эксклюзивного лунного массажа родилась в гареме китайского императора. Она была куплена бабушкой хозяйки и передается только по наследству. Массаж основан на использовании трех энергий для семи наслаждений...

- Ладно заливать, - прерывает Ландышев, хлопая ее по заду. - Приступим к первому наслаждению. Скажи, чтоб нам дали водки и соленых огурцов.

- Да, господин, - пышечка удаляется.

Вскоре приносит водку и огурцы. С низким поклоном ставит на столик.

Обычно сначала Ландышев пьет быстро, раз за разом, почти без закуски. Потом притормаживает. Может и перестать, может и отпустить вожжи - смотря по ситуации. Но на памяти Руслана он не надирался до потери рассудка и таскать его на себе не приходилось.

Достигнув определенной кондиции, Ландышев потребует музыки, потом поесть, ну и все остальное. Девушки составят, так сказать, десерт. Впрочем, он в сексе может и сымпровизировать: в кабинете кого-нибудь трахнет, в машине на скорости - как взглянется. Потребность у него всегда есть, но несколько петушиная. Девочки тишком посмеиваются, очень тишком: сам босс о себе высочайшего мнения.

- Музыку можешь завести? - спрашивает Ландышев пышечку. - Поставь мне "Лили Марлен". Есть такая немецкая песня. Поищи давай.

- Нету, господин.

Руслан выходит к машине - у босса постоянный запас любимых мелодий. Пышечка с почтением принимает кассету и семенит прочь.

- Жизнь есть игра, а сегодня ты сдал мне козыря. Выпьем за удачу.

Чокаются, Руслан пригубливает: он практически на работе.

Включается музыка. Звучит "Лили Марлен". Ландышев подпевает. Далась ему эта песенка сопливая... Вдруг взглядывает пристально:

- Ты как к немцам относишься?

- Нормально, - говорит Руслан.

- Фюрер был крепкий мужик. Наплевать, говорит, что мои сапоги в крови, мне важно в них дойти до победы. И марксизм так же учил: критерий истины есть практика... Считаешь, для чего мне нужно сломать Авдеева? - Хмелеет помаленьку.

- Большие деньги на кону.

- Нет, не понимаешь. Я его разорю, и я его фирму заберу. За гроши. Понял? Больно жирный для него кусок. Он как был таксистом, так и остался.

Томин, служа в Интерполе, слегка помотался по свету и видел кладбища на разных широтах - как правило, вылизанные, просторные, с регулярно расположенными надгробиями. Вероятно, красивые с тамошней точки зрения. Но елки-палки, до чего же неуютные!

То ли дело на Родине: немножко мусорно, но зато лежат покойники живописно, разнообразно, кто под плитой, кто под плечистым памятником. Кто под крестом, который уже в землю врос. И у каждого своя "каморка" с оградой, иногда "квартирка" на несколько могил; с кем жил, с теми и лежит, оно приятно. И лица на портретах сплошь приятные. И в каждой оградке своя эстетика: где лавочка и песочком посыпано, где незабудки, где венок жестяной с розами. Деревья не рубят, слава богу, на них гужуется птичий народ, добавляя в тишину свое движение, щебет, изредка раскатистое "кар-р". Конечно, когда похороны, печально. Но пока похорон нет, гулял бы да гулял.

Что Томин и делает, умудряясь одновременно морочить голову Тимофеевне. Та под градусом и охотно хихикает по любому поводу: Томин ей нравится.