Третьи дворы

Андре как-то коротко вдохнул, и Иван поймал эти приоткрытые губы. Парень, казалось, решился: теперь он сам целовал Ивана, обнимая его и медленно стаскивая с Ивана футболку. Мужчине показалось, что перед ним взорвался фейерверк – почему-то все было не так, как с женщиной. Все было … сильнее. Острее. Ярче. Или, может, это просто потому, что сам объект Ивановой страсти был таким… непохожим на остальных? Руки Андре скользили по телу, и Ивану начало казаться, что он взбирается по лестнице, каждая ступенька – это безумное удовольствие, и оно все сильнее, сильнее, сильнее… неужели может быть ЕЩЕ сильнее? Может, может, мо…

Никогда не думал, что буду делать это, – пронеслось в голове у Ивана. Он опрокинул парня на спину и прижал всем своим весом к мягкому ковру. Но его руки и тело, привыкшие к определенной последовательности действий, не находили знакомых изгибов и впадинок – как раз наоборот, они наткнулись на совершенно незнакомые выпуклости. И споткнулись о них.

И Иван резко протрезвел.

Внезапно.

И эту секундную остановку моментально уловил Андре.

Наверное, просто потому, что он ждал чего-то подобного. Знал, когда, в какой момент случается эта пауза.

Парень вывернулся из-под задеревеневшего Ивана, откатился в сторону, и на четвереньках, задыхаясь и пытаясь застегнуть обратно джинсы, пополз к дивану. Он пытался сдержаться, но слезы сами собой полились, хлынули каким-то неостановимым потоком, и Андре, размазывая их по щекам, уже не мог ничего скрыть.

Иван потянулся было за ним, схватил за руку, но парень с силой оттолкнул мужчину и вскочил на ноги.

– Убирайся! Просто – убирайся отсюда!

Мужчина бросился за ним, схватил в охапку, прижал к себе, но Андре словно обезумел – он выдирался из рук, хлестал Ивана по щекам, брыкался и рыдал.

– Пошел вон! Убирайся! Я сказал – пошел вон!

Иван подхватил свою футболку и сумку, и, натыкаясь в полутьме на углы, выскочил из квартиры.

6.

 … Иван медленно брел по улице, примерно угадав направление, невидящими глазами шаря по витринам, по лицам прохожих.

У него было странное состояние расконцентрированности – такое иногда снится, будто никак не можешь заставить себя сфокусировать взгляд, не можешь увидеть картинку, не можешь увидеть какой-то определенный кусок пространства – снизу или сверху… сейчас у Ивана было примерно так же: его взгляд шарил вокруг, но зацепиться ни за что не мог, как будто действительно не подчинялся хозяину, не мог остановиться и собраться воедино.

Он мечтал встретить какого-нибудь отморозка, или ввязаться пьяную драку, или самому долбануться головой и разбить первую же попавшуюся витрину вдребезги, чтобы его избили, чем сильнее, тем лучше; и пусть бы даже убили – все приятнее, чем эта мерзость внутри, которая, как мутная жидкость в стакане, все взбалтывается и взбалтывается, никак не осядет на дно. Все равно. Уже плевать. Хреново настолько, что хуже уже не будет.

Что я наделал, думал он отчаянно, что же я наделал, идиот, дурак, кретин! Что со мной случилось, почему  мое тело перестало мне подчиняться, почему оно отдернулось, ведь мне же было хорошо, я же сходил с ума, я же все осознавал и хотел! С чего вдруг у меня образовалась эта тяжелая хмарь в голове, этот туман, который отключил меня на секунду – и ее хватило, чтобы все испортить? Как теперь это исправлять? Что делать? Извиняться? Но я бы теперь и сам себе не поверил!

Он правильно про меня думал, я такой же, как все, кто убегал от него. Я такой же м*дак и скотина, который лелеял и нянчил собственные иллюзии, думал только о своем «хочу» и тешился интересными экспериментами. И я его предал. Он доверился мне, решился – а я предал. Оказался, как все.

Неужели я потерял его?…

…на пресс-конференцию Иван почти опоздал – вбежал в отель за десять минут до начала. Ему было наплевать на все правила приличия – он, стиснув зубы, растолкал всех фотографов и встал ровно по центру, напротив стола, за которым должны были сидеть интервьюируемые.

Он должен был видеть Андре. Сделать лучшие снимки. Доказать парню, что тот не зря привез его с собой. Доказать, что…

Хотя бы что-нибудь доказать. И показать, что ему не все равно.

Сегодня надо было сделать все профессиональнее, чем всегда: пока есть десять минут, посмотреть на свет, настроить вспышку, сделать пробные кадры и выставить диафрагму…

Иван никогда не снимал на автоматических настройках. Для него это было оскорбительно. Он любил кропотливо подбирать нужные параметры руками: как опытный массажист прощупывает каждую косточку, чтобы выправить вывих, так и Иван вдумчиво устанавливал свои собственные данные: он все делал наугад, «по результату», не полагаясь на советуемые стандарты: резкость настраивал исключительно по своему вкусу, выдержку ставил свою любимую, самую короткую, диафрагму открывал по максимуму… да, иногда получалось совсем не то, что он хотел, но он же пробовал! И исправлял неудачное! Он менял, экспериментировал – и в совершенно заурядном свете комнаты иной раз получались абсолютно инопланетные фотографии.