Третья

Представились вдруг длинный холл организации «ТриЭс» и почетная доска на стене. А на ней ‒ под номером один, с нарисованной рядом золотой медалью, ‒ фотографии Галлахера и Арнау. «Мастера нейропсихологии, победители теста». И мое фото ниже ‒ клячи, которая помогла им финишировать первыми.

Теперь все будут ходить, тыкать в меня пальцем и причмокивать языком? Размышлять, сколько ей нужно предложить, чтобы она «помогла и нам?» Та работа, тот заказ, который они взяли утром, был уже из категории «А», высокооплачиваемый? Грешно, наверное, отказываться от такого, нерационально.

Часть меня до сих пор не верила во все это, упиралась, как взревевший мул, не желала приближаться к воротам с надписью: «Все сказанное ‒ правда».

Но «колонка» у кровати оказалась датчиком. По две у каждого изголовья – в спальне Эйса, в спальне Коэна, ‒ я их видела. И как унизительно было лицезреть такую же, извлеченную из сумки Макдауэлом – контрольный в голову.

Мол, «не отвертишься теперь, крошка».

Толстая жопа в штанах цвета хаки за окном, нашивка «ТриЭс» на чужой груди.

«… это значит, что они мастера, умеющие добиться нужного им результата от любого человека – гражданского, военного. Женщины…»

«Ты смелая», ‒ говорил мне Эйс.

Я не была смелой, я ощущала себя пустой.

И теперь не могла вообразить, как встречусь вечером с ребятами, как посмотрю на них, что скажу им. Не смогу ничего. Ужина не будет. Ничего не будет.

Сотовый так и работал на запись, я забыла его выключить.

Достала теперь, трясущимися руками нажала «стоп».

* * *

Вернувшись, я просто скидывала вещи в сумку.

Не зная, что является правдой и как много извратил в своих словах Дерек, я, тем не менее, понимала, что встречаться с Галлахером и Арнау не хочу. Не сейчас, не сегодня. Возможно, никогда – сложно было думать о времени, кипел внутри котел униженности, возмущения, негодования.

Хорошо, что вещей немного, хорошо, что я никогда не разбрасывала их по квартире. Что хозяева этих апартаментов будут есть на ужин – не моя забота. Меня здесь уже не было. Я и это место разделились невидимой преградой; пока я не была способна ни связанно думать, ни что-то решать. Только в приступе шквальной решимости чувствовала, что отчаянно быстро хочу отсюда убраться.

Пришлось войти в спальню к Эйсу, чтобы проверить, не осталось ли случайно на полу или кровати мое нижнее белье. Поднять одеяло, всколыхнуть в воздухе знакомые запахи. Взгляд упал на «колонку» …

Не знаю, что случилось со мной в этот момент, ‒ меня впервые прорвало на гнев, на ненависть, разум затянула пелена. Датчик «контура» я швырнула в стену с надрывным криком. Чувствуя себя безумной, подняла то, что от него осталось, что не рассыпалось на части, швырнула еще раз… Хотела взяться за второй, но ощутила, что уже не хватит решимости, что сейчас я сяду на пол и разревусь. Вдруг случайно раньше времени щелкнет замок и откроется входная дверь? Объясняться теперь ‒ все равно, что маяку и штормовому океану бросаться друг на друга. Победы не будет, разговора тоже. Только сип из легких, из простреленной души…

Сумку в коридор я выкатывала судорожно, наспех. Дверь захлопнула сильно, вперед, к лифту, почти бежала. И мерзла, как раненая.

* * *

(Billie Eilish – WHEN I WAS OLDER Music Inspired By The Film ROMA)

В комнате безымянного отеля я сидела на широком деревянном стуле-кресле и ощущала себя «воспаленной». Не телом ‒ сознанием. Оно, сознание, стало шатким, накачанным ядом, а мои внутренности словно иссушились. Мне казалось, я теперь бумажно-обветшалая, внутри меня ‒ истлевшие тряпки с дырами, и вся эта хрупкая конструкция держится на тонких прутиках, на соплях. Я была микроорганизмом на грани вымирания, страшащимся слишком яркого света, воды, ветра, шума ‒ любого воздействия извне.

Я не могла вспомнить, когда в последний раз пила или ела, я помнила только чужой руль под пальцами, ветровое стекло, размазанные по нему брызги и неудобные педали. Машину, не зная, где находится моя собственная, я позаимствовала в офисе у секретарши Кэти, сказала: «Дай на два дня». Кэти мотала головой и судорожно искала отговорки, она, глядя на меня, чувствовала, что перед ней «человек не в себе», и пришлось ей напомнить про те моменты, когда я выручала ее склонную к прогулам задницу. Ключи мне дрожащей рукой протянули, попросили машину «не бить».

Дальше я просто ехала. Прочь, как можно дальше, словно город был заразен, словно радиоактивное поле догоняло и накрывало меня, способное убить. Остановилась, когда стемнело, когда от усталости и голода начало мутиться в голове. Сняла комнату…