Третья

Наверное, в ней были какие-то удобства – душевая, телевизор, может, даже холодильник и бар, но они меня не интересовали. Ничто не интересовало. Я зависла напротив лампочки в прихожей, под ногами ‒ тонкий палас с треугольным декором, между линиями ‒ скальные рисунки. И моя память плыла. Вспоминалось лицо Гэла – не его голос почему-то, не слова, просто лицо. Его взгляды, улыбки в тот солнечный полдень, когда он рассказывал про идею любви втроем, про широту мышления, не знакомые мне углы зрения. Прокручивая этот виртуальный фильм, я рассматривала кадры отстраненно, как детектив, и все искала ответ на вопрос – Галлахер был правдив? Или искусен во лжи? Возможно ли настолько безупречно разыграть столь сложную партию, если ты воистину одаренный психолог? Наверное, возможно…

А глубина обещаний Арнау? Его ядерные вспышки на солнце, его выбросы негодования, когда что-то шло не так, – тоже сыгранные на десять баллов эмоции? Невозможно, как мне казалось, подделать некоторые взгляды – так не играют, ‒ ощущения, исходящие от одного человека и воспринятые другим. Все это рецепторы, интуиция, все это вне власти логики. Есть вещи, которым ты веришь, потому что просто знаешь – это правда.

Этот фильм, чередующий в себе прожитые недавно сцены из разных дней, невозможно было остановить. И я наблюдала за ним слепыми глазами и слепым сердцем – мошкой, у которой оборваны лапы. Отвернуться не можешь, уползти тоже.

Чуть позже я просто переберусь из кресла в постель. И пусть мне не снится ничего, пусть под веками будет темно.

(LP – Dreamer)

Наверное, я задремала на этом стуле, потому что, когда во входную дверь, выходящую на пустырь парковки, резко и требовательно постучали, меня оглушило.

Это… администратор? Нет, они так не стучат…

И только когда с улицы раздался голос Гэла: «Лив?», я практически подпрыгнула на месте.

Нет, не сейчас! Почему я забыла про телефон, про сигнал, который можно отследить? Мне не хватило тишины, не хватило времени побыть одной, я не готова к диалогу. И моя воспаленность моментально сработала подступившей истерикой.

‒ Уходите! – заорала я что есть мочи.

«Просто уходите», ‒ шепнула одними губами, и в этот же момент входная дверь распахнулась под чудовищным пинком.

Я их пока ненавидела, не зная, что есть правда, а что ‒ ложь, и лишь чувствовала, что слепну в шквале эмоций.

‒ Убирайтесь прочь! ‒ закричала я. – Оставьте меня в покое, оставьте!

И практически сразу швырнула в Арнау светильник, стоявший на тумбе. После ‒ пепельницу, после ‒ … Я бы кидала все, что мне попадалось под руку, лишь бы выдворить их наружу (есть моменты, когда больного нельзя тревожить), но Коэн меня попросту скрутил со спины. Жестко, профессионально и по-военному. Оттолкнувшись от пола ногами, я ударила ими в живот Эйса (что толку, голыми-то пятками?), с дикими воплями пыталась вывернуться, рычала, огрызалась, шипела…

И все это закончилось «плачевно»: меня привязали к стулу. К тому самому, на котором я сидела до появления гостей. Веревка на запястьях за спиной, странный серебристый скотч на губах ‒ широкий, от носа и до низа подбородка. Приехали…

Взгляд Коэна тяжелый, дыхание тоже, в глазах Эйса гроза. Собственно, грозовое облако повисло над нами прямо под потолком, через воздух шли мои разряды ненависти. Они, гости, лишили меня моего времени, нужного мне, как воздух, они растревожили мое и без того шаткое нутро, заставили броситься в бой, как крысу, которой некуда бежать. До сих пор хотелось орать, плакать, изрыгать из себя взорванную кислотой печаль.

‒ Лив… ‒ Он дождался, пока я успокоюсь хотя бы чуть-чуть ‒ Коэн. – Объясни, что происходит?

Интересно, как?

‒ Почему ты… здесь?

«Почему не дома?»

Дома. Наверное, мои глаза были дикими и больными, наверное, Арнау мог бы меня вылечить ‒ у него всегда находились чудо-препараты. Но ведь сначала нужно выяснить причину. Коэн нажал кнопку маленького пульта, и серебристая лента, до того плотно сковывающая мои губы, вдруг смягчилась, стала эластичной. Я никогда ранее не слышала про металлизированные кляпы на радиоуправлении, способные менять структуру по щелку пульта, но много ли я вообще знала про военные устройства? Говорить, так или иначе, скотч, сделавшись временно мягким и полупрозрачным, мне позволял.

‒ А почему здесь… вы? Из-за разбитой «колонки»?

‒ Какой колонки?

Никогда не видела у Галлахера такого темного взгляда.

‒ Датчика «контура»! Так я заплачу за него хоть сейчас!

Едва я начала дергаться и орать, как по клику кнопки пульта кляп опять стянулся, ощутился мне стальным. Я исторгла бешеный рев раненой кошки; мужчины переглянулись. Гэл взял второй стул от стены, развернул его, оседлал – им нужно было выяснить детали происходящего, я же хотела, чтобы они не приезжали. Точно не сегодня. Неужели не ясно, что уехала я для того, чтобы (что бы ни случилось) побыть в тишине?

‒ Лив… ‒ Я еще недавно очень любила этот голос ‒ проникновенный, честный. Любила смотреть на эти руки с выпуклыми венами – очень мужские… ‒ Что происходит? Можешь объяснить?