Третья истина

Поскольку Саша из-за Юльки много времени проводила с Колкером, а также в силу того, что малоподвижная, поворачивающаяся вместе с туловищем, холка Люпуса, нередко, была повернута именно в направлении ее местонахождения, она была в курсе всех докук Совета Коммуны. Как-то, нагулявшись по самостийным выставкам, педагогический состав во главе с заведующим решил придать стенам коммуны наисовременнейший вид. Пригласили для малярных работ художника-кубиста, благо он оказался дешевым – в голодном городе его творчество было явно невостребованным. На радостях и из уважения к таланту, выдали и дрова, и крупу, о которых договаривались, авансом. Художник разрисовал половину актового зала зигзагами, треугольниками и заглавными в своем творчестве кубами, после чего, видимо, почувствовал, что продешевил, сел на ведро с краской и загрустил. Он принимал эту позицию день за днем, являясь на работу к восьми утра и намекая, что есть вполне вещественные средства, способные излечить его от творческого простоя. Не дождавшись понимания, ровно в четыре он покидал насиженное ведро. Саша, заинтересованная словом «художник», отправилась с Колкером и Люпусом посмотреть. По дороге узнала, что с живописцем, предположительно, южного происхождения, беседовали все и на любых тонах: убеждал заведующий, издевался Исаак Львович, орал сам Люпус, упрашивали многие и многие из числа педагогов и старших ребят. Результат был нулевой. Коммуна чувствовала себя новобранцем, которому недобрые старослужащие побрили голову наполовину, но подчиниться шантажу было немыслимо по всем пунктам: и неоткуда взять «доплату», и нельзя поощрять хищный оскал торгашества. Саша пошла с Люпусом и Колкером именно в тот момент, когда они выпросили у заведующего разрешения плюнуть на аванс и вышибить эту жлобскую душу из стен коммуны. Уже подходя к заветному ведру, Саша почувствовала прилив вдохновения. Ситуация увлекала: люди в затруднении и только она, возможно, может спасти положение

Остановив мальчиков легким движением руки и кивнув на окно, она бросила через плечо:

– Полюбуйтесь-ка красотами Петрограда! Я сама с ним поговорю.

В этом САМА была уже не она, тон и движения изменились настолько, что ребята красотам Петрограда предпочли пристальное наблюдение за ее знаменитыми «фокусами».

Представив себя не кем-нибудь, а Агаджановой из берберовской гимназии после обретения кувшинных форм, она подошла к художнику, меланхолически взиравшему на окружающее, и сказала звучным контральто с модуляциями:

– Когда же наша знаменитость намерена нас порадовать завершением этого восхитительного панно?

Сами слова, правда, вряд ли могли родиться в устах Агаджановой, но южные печальные глаза, обратившись к ней, увлажнились и оживились быстрее, чем закончилась ее фраза, а полные сочные губы приняли подковообразную форму:

– Для такой красавицы, как вы, через два часа, а потом я – ваш целиком, и душой и телом.

Саша сообразила, что одной Агаджановой на грани бескорыстного восхищения его не удержать, и добавила в образ что-то от несчастной возлюбленной Демона, а также от царицы Тамар. Саша слышала рассказ о необыкновенной жизни этой властительницы и ее похоронах в десяти гробах. Это было в Раздольном, и слушала Саша, будучи водруженной на крышу «Опеля», которому рассказчик параллельно с экскурсом в историю Грузии производил дотошный осмотр.

– «Клянусь, красавица такая под солнцем юга не цвела»? Благодарю. Признательна. Да вы образованный человек! Но, прошу вас, поторопитесь, многое зависит от вас …

И… указала небрежным поворотом гордой головы на стену. Изумлены были все присутствующие – и сам художник, взявшийся, как сомнамбула, за кисть, и верхушка Совета. Она в том же образе удалилась и вечером только усмехнулась, увидев в окно задумчивую фигуру с ведром, явно поджидающую кого-то у ворот. Но Фима с Люпусом, придя в себя, стали поминать ей это выступление чуть ли не ежедневно, и непонятно чего было больше – упрека в непролетарском лицедействе или желания вспоминать этот неординарный эпизод снова и снова

Не отказал себе Фима в удовольствии и на этом собрании:

– Удивляешь ты меня Саня, ты же сама совершенно не такая, это просто какая-то ты наоборот. Где ты только научилась этим штучкам? У Веры Холодной, что ли? А на математике Гаврилову вздумала из себя валять. Как Чарли Чаплин! Удивляюсь! Расцениваю это все, как двуличие и притворство, несовместимое с прямым и ясным пролетарским мировоззрением.

«Прикидывается», «притворяется»... Или, вот как Мамаева говорит: «строит из себя». Если бы эта игра была ради удовольствия! Когда-то, угощая веселыми представлениями своего несравненного зрителя, она хотела нравиться, знала, что нравится, и от этого было так радостно! А сейчас? Она просто устала от очевидности ее душевного неблагополучия. Надеть маску, представиться другим человеком – это то единственное, чем она может себе помочь. Ну, иногда, как с художником, не только себе, но и другим. Ей так легче. Не понимает Фима! Фима? Если бы он один!