Третья истина

Ребята были в упоении, и Саша сама засмотрелась. Каждый раз она поражалась, сколько фантазии малыши вкладывают в репетиции. Сначала она заставляла их учить слова ролей, но потом поняла, что требовать от детей точности в тексте – это значит лишить их удовольствия играться, придумывать, и теперь настаивала только на схожести с сюжетом. Пустыгин ведет свои переговоры с людоедом-Гошкой из-под стола. Юный Геннадий – Сашино наказание. Самый робкий и бесхарактерный из всех, он чуть не с плачем просит давать ему роли ведьм, людоедов и других хищных чудищ, которыми изобилуют сказки. Саша дает, может, он станет решительнее? Но пока у них всегда в спектаклях действуют милые беспомощные людоеды и толстые уютные бабы Яги. Странно, как остальные действующие лица умудряются видеть в нем злодея. Но видят, очень натурально пугаются.

После репетиции из какого-то дальнего уголка возник незамеченный Сашей Илларион Ипполитович.

– Очень хорошо, Саня, голубушка. Здравствуйте, дети! У вас просто настоящий драматический кружок. Что же вы не покажете всем? Было бы очень интересно. Ребятки! Хотите сказку для всех сыграть?

Переждав вопли: « Да! Да! Хотим! Идемте всем играть!», Саша улыбнулась:

– Да нет, это мы сами себя так развиваем, по секрету. У нас бывают остановки, перестановки по ходу действия, неожиданности всякие.

– Идемте, Санечка, через полчаса ужин. Вот и смена ваша пришла, ребят строить.

– Да, мое дежурство окончено. Не удивляйтесь, Илларион Ипполитович, сразу ведь не придумаешь, во что играть с двадцатью, да так, чтобы не устраивать землетрясений местного значения.

– Нет, нет, какое удивление. У вас есть определенные склонности к режиссерской работе, способности к ней. Почему бы не подумать о таком будущем, Саня?

– Илларион Ипполитович, вы все не верите, что во мне нет особых талантов?

– И зря, зря вы, голубушка, не соглашаетесь почитать стихи. У вас должно получиться. Мне, учителю литературы, просто досадно – на час поэзии я не выставляю свою лучшую ученицу.

– Я подумаю... Вообще, когда я соревнуюсь, ничего особенно хорошего не происходит… Я уже имею одно четвертое место… соревновались на станках, по рейкам.

– Именно потому, что это рейки. Разве это может быть вашим призванием?

– Ну, еще рано говорить. Мы, наш выпуск, решили все идти работать вместе туда, где мы нужнее, где принесем пользу Родине. Собственные интересы – второстепенное дело сейчас.

– С этим трудно спорить, конечно, все верно, – сразу увял Илларион Ипполитович.

– Я прочту, – не захотела огорчать его Саша, – знаете, Блока: «Медлительной чредой нисходит день осенний»... Нет, скажут, пессимистическое... И, наверное, все еще рано мне... Я люблю особенно: «Окна ложные на небе черном...» Да , пожалуй это… Ой это же… Именно там: «Что вам спеть в этот вечер…» Нет, это я вслух никак...сама не знаю почему, тоже рано… Я поищу что-нибудь, Илларион Ипполитович...

– Вот и хорошо.

Поздно вечером Саша достала свою тетрадь со стихами. Чудные строки любимых стихов, родные, знакомые рифмы задерживали на каждой странице. «Ты, солнце святое, гори...», «И избушка стала замком...», «Редеет облаков летучая гряда»… Что же это такое! Неужели нет ни одного, не сжимающего душу так сильно?? А вот еще больнее: «Друзья мои, прекрасен наш союз...Служенье муз не терпит суеты...» – она быстро перелистала сразу потерявшими послушность пальцами страницу. Он знал это большущее стихотворение наизусть, как и многие другие. Сколько раз она слышала эти слова… Сколько раз упрашивала повторить… Сколько раз... Хотя запомнила с его голоса давно и не забывала никогда…

Сюда, в эту тетрадь – Сашино сокровище – надо переписать еще одно, прочитанное, к ее стыду, совсем недавно, но затронувшее в ней самые горькие и нежные струны. Что, если прочесть на «часе поэзии» его? Нет, это не понравилось бы, возможно, многим: странная тематика, вразрез с духом времени. Ее бы не одобрили, кто по идее, кто из страха. Разве объяснишь, что за запретной сейчас одой деве Марии, звучит тема одержимости, преданности прекрасному идеалу, любви к великому, как к своему, родному и близкому. Они не виноваты… Просто у них эти стихи не связаны ни с чем, разрывающим сердце… «Жил на свете рыцарь бедный, молчаливый и простой, с виду...»

– Саня!

Саша подняла голову. Перед ней испуганно блестели четыре кругляшка, пара прозрачно-карих и пара почти черных. Друзья, Пустыгин и Сёмиков, в трусиках стояли перед ней и по обыкновению перебивали друг друга. Понять в таких ситуациях их могла одна Саша. Она выразила свое удивление их неурочным появлением при помощи экспромта:

– Волька-Толя, Воля-Толька,

Ну откуда шуму столько?

Если будете кричать,

Мне придется вас прогнать.

Если вдумчиво и смело

Мне расскажете, в чем дело,

Волевым предстанет Воля,

Будет виден в Тольке толк,

– медленно произнесла она, переводя глаза с одного на другого и давая мальчикам время успокоиться, – что, Воля, что, Толя, что там случилось такое жуткое? Почему вы прибежали без рубашек? Или вы оба хотите заболеть? Или вы думаете, что уже наступил июль? Рановато для него.