Третья истина

– Река в Петербурге, ее набережную называют так же.

– Он успел сказать жене, что она – предательница?

– Ну что ты, Александрин, он даже не хотел пугать ее стонами. Знал, что пропадает, и боялся оставить беззащитной.

Слезы, которым, видимо, не было, часом раньше, дела до острых ногтей Доминик, впившихся в беспомощное ухо, полились сплошным ручьем. Виконт, сообщавший печальные подробности довольно бесстрастно, по крайней мере, спокойно, замолк и с некоторым удовлетворением завершил:

– Так что, позволь мне судить, кто на кого похож!

Обиды и унижения сегодняшнего дня на миг промелькнули в сознании Лулу и показались ей мелкими и ничтожными. Не стоит же из-за всего этого вызывать мать на дуэль? А вот Виконт мог пострадать на дуэли, где-нибудь в своих странствиях …

– Это ссора, как у вас, когда вы были в Италии?

– Александрин, – выдохнул он и засмеялся, – разве речь обо мне? Это кощунство! Сопоставляй величины!

Ну, раз он не хочет говорить сейчас о себе, пусть расскажет еще о поэтах, лишь бы говорил. Лишь бы не ушел!

И Виконт действительно рассказывал еще долго, часа полтора, до тех пор, пока истомившийся Пузырев не рискнул вызвать его из библиотеки. Лулу пошла к себе в комнату. Ей было что обдумать и чем заняться...

ГЛАВА 8. ВАЖНЕЕ ВЕРКИ И МАМАН.

– А, милчка, ты-то мне и нужна – чья-то рука фамильярно похлопала ее по спине.

– Для чего? – нетерпеливо отозвалась Лулу, не сомневаясь, что это Вера, и продолжая восхождение с первого этажа на второй.

– Отчего ты такая сердитая? – вкрадчиво проговорила новая горничная. – Я твои наряды хотела пересмотреть…

– Смотрите…– не задерживаясь, равнодушно ответила Лулу.

– У-у, какая смешная! Без тебя нельзя. Может, там оживить чего или подправить. Я, не смотри, я и у модистки поработала, умею! Так бантик какой прицеплю – другое платье! Ты что, наряжаться не любишь? Пошли, пошли, милчка, я тебя красоточкой сделаю!

Все еще нехотя, но уже несколько заинтересованная, Лулу развернулась в сторону своей комнаты.

Но особого усердия в пересмотре платьев Вера не проявила. Наскоро передвинув все вешалки, она извлекла почему-то гимназическую форму и заявила, что на ней нужно освежить воротник.

Так, значит ничего интересного. Лулу, хмуро глянув на ненавистную форму, направилась к дверям.

– Да постой, говорю же тебе, хочу кое-что померить. Куда бежишь? На пожар, что ли? Вот скажи, лучше… Кто этот молодой, что с вами кушает? Брат, что ли твоей мамаши? Еще наверху живет… Ты что, не понимаешь, о ком говорю? Ну, не тот плюгавый Алексей, или как там его, а другой, высокий довольно, и одет так по-господски…

Лулу прекрасно поняла о ком речь, потому и остановилась, как вкопанная…

– Как это кто? Это же Вик… ой!… то есть Шаховской Поль Андреевич!

– Да, вот-вот, я тоже так слыхала. А чего еще – Поль? Не русский, что ли? Как мать, французик? Вроде, скорее на поляка смахивает, или на чеха? Я, как война началась, разобралась в них… Да ты сядь, что стоишь? Хочешь, кружевной прилажу?

– Это форма. Не разрешают.

– Ну, на другое прилажу, какая разница? Давай, давай, не таи, не томи: не русский?

– Русский. Это просто так зовут, и он не брат совсем никому. Маман не брат.

– А он ничего, симпатяга, и фигура такая… правда? Или не понимаешь еще ничего? Даже красавчик, подбородок какой, видала?

Лулу испытывала какое-то двойственное чувство: поговорить о Виконте – это такое интересное дело, но тон разговора смущает.

Она все же не ушла и сдержанно объяснила самое простое:

– Он тут учитель моих братьев и меня.

–Так он просто гувернер! – Вера, как будто, чему-то обрадовалась. – А заносчивый-то какой! А сам – нашего поля ягода!

Озадаченная, Лулу замолчала. Виконт – ягода? Чья и почему?

– Подумайте, и не глядит, и не повернется. А сам-то – невелика птица!

И птица еще? Но это выражение хотя бы понятно, и Лулу закипела возмущением:

– Я не хочу больше ничего перебирать и вообще сидеть здесь!

– Да чего ты, как на иголках? Ты вот чего скажи…Сейчас он что, тебя только обучает? Не младенца же этого вашего… А то просто, видно, болтается! Или причина есть, что хозяйка разрешает?

Сама виновата, казнилась Лулу, выложила все с первого раза. Но теперь и минуты она здесь не останется…

– Идти надо. Хотите – сами смотрите платья! – Лулу в сердцах хлопнула дверью, ей было досадно, что не ответила как следует. Как см'eла эта девица с быстрыми горчичными глазами и крупным улыбчивым ртом говорить о Виконте подобным образом?? Злая на себя, Лулу должна была признать, что просто потерялась от развязного Вериного говорка.

Тетка позвала ее мотать нитки, и это было хорошо, все равно настроение сбито. За однообразной работой под ровное воркотание Евдокии Васильевны досада потихоньку улетучилась.