Третья истина

— А сейчас еще так неприятно получилось, что домой идти не хочется. Дяде нагрубила… Сразу, не зная человека. Так себя некрасиво продемонстрировала! Это они виноваты… Да что сваливать? Сама… Теперь вот, погуляю немного… пусть время пройдет….

— Кто «они»? Какой дядя? Ну, давай, погуляем часок.

Он поднялся, подал ей руку, чтоб она тоже встала, и неторопливо пошел рядом с ней, по еле заметной в траве тропинке, покусывая сорванный стебелек и обводя глазами горизонт:

— Какой все-таки простор, да, Александрин? Если отвлечься от всего этого безобразия, — он кивнул на останки повозки, мимо которой они как раз проходили. — Так, кто «они»?

— Братья, но это я зря на них. Приехал, дядя Петя, как они называют, тоже Курнаков — брат отца, что ли? Не успел и в дом войти, как я с ним поссорилась… Потому что составила поспешное суждение, хотя вы говорите всегда — не составлять… Это мой бич.

— Бич? — Лулу с удивлением увидела, что Виконт внезапно остановился, от прежнего благодушия не осталось и следа, а лицо его замерло в каком-то ожесточении.

— Вы ТАК рассердились? Что вы! Это не такая уж грубость была. Мы просто не поняли друг друга. Он сказал «назойливая девчонка» и еще хотел по щеке похлопать в знак приветствия, а мне стало обидно что-то, и я не сдержалась… Это отвратительно, я знаю. Но даже … извинюсь, так не хочется, так не хочется, Виконт, но я себя заставлю… — лихорадочно говорила Лулу, побледнев. Схватила его за руку и пыталась поймать взгляд.

— Нет, нет, я тебя не осуждаю, — он рассеянно погладил ее по руке. — Успокойся. Неприятно, что уж говорить. Да не о тебе я, не вспыхивай. Идем, пора. — И круто повернул назад, к дороге.

Лулу видела, что настроение у Виконта совершенно испортилось, хоть и убеждала себя, что не она его расстроила. Молча, нахмурившись, от чего обозначилась продольная складка между бровями, он дошел до дома, не останавливаясь, кивнул ей и направился вверх по лестнице.

Что за день, что за день сегодня? Нервный, недобрый. Лулу, поглядев вслед Виконту, вздохнула и нехотя толкнула дверь столовой. Тетку она застала в серьезной степени раздражения. Так расправляет скатерть, что весь дубовый стол ходуном ходит. На пол полетели салфетки, стопочкой лежавшие на краю стола. Евдокия Васильевна, по-свойски помянув черта, нагнулась за ними, но не дотянулась. Лицо ее, и без того красное, сегодня, от напряжения совсем побагровело. Окончательно разозлившись, тетка рявкнула:

— Тонька, куда ты запропастилась? За смертью тебя посылать!

Лулу, как могла проворно, нырнула под стол и подняла салфетки:

— Опять на стол… или они грязные стали?

— Явилась, слава Богу! Ты бы сразу на неделю наедалась впрок, если каждый день за стол вовремя придти не можешь. Клади, велико дело, на ковре полминуты полежали…

— Никого же нет еще…

— Никого и не будет уже до ужина. Не видишь, я и скатерть переменила. А-а-а… Будет теперь, не дом, а бедлам! Принесла нелегкая… Александра! А ну, сядь живо. Тонька! Где тебя черти носят? Подашь ты нам обед, в конце концов? Думаешь, я ела? Как же, комнату готовь, проследи, прими по высшему разряду, а он, заноситься будет, хозяйчика из себя корчить!

— Тетя, это вы об этом приезжем… военном?

— Евдокия Васильевна! Пал Андреич приехал! К себе пошел, того не видал еще… — с оживленной и испуганной мимикой сообщила вбежавшая Тоня, сразу начав расставлять суп, тефтели, салат и хлеб.

— И не спросил, кто это в коляске прибыл?

— Нет, ничегошеньки не сказал, не спросил. «Здраствуйте, Антонина»— вот и весь разговор!

— Ой, будет дело, как встретятся! Ой, будет!

— Неужто, скандала ждать, Евдокия Васильевна?

— Иди, ладно, тебе-то чего ждать, не твое это дело и болтай поменьше!

Тоня обижено передернула плечами и вышла. Лулу, как ужаленная, вскочила с места:

— Почему, почему, скандал будет? Тетя?

— Ах, да ешь ты, не до тебя мне… И впрямь, голова кругом. Скандал! Хорошо, если не смертоубийство! Господи, приведи Виктора поскорее!

— Тетя, что вы такое говорите? Какое убийство? Когда отец приезжает? — от ужаса она стала почти заикаться.

— Ты, Александра, витаешь неизвестно где. Могла бы знать, что в семье делается! На мамашу-то твою только рукой махнуть, да плюнуть остается, проку с нее никакого. Ни помощи, ни совета… А ты-то! Пятнадцать скоро… Я в шестнадцать — замужем была, хозяйкой дома! А в семнадцать — матерью! Ты хоть бы приглядывалась, как что делается, как дом ведется, девушка ведь. Вот я замечала, готовить пытаешься, — уже хорошо… и правильно!

Лулу поняла по прибавленному ей году, что тетка не прочь ее во что-то посвятить, и в нетерпении почти прокричала той в ухо, не давая сбиться с темы:

— Я вам, тетечка, прямо сейчас помогать стану, смотрите, я уже помогаю, — она схватила злополучные салфетки и для чего-то отнесла их на буфет. — Этот Петр — плохо, что приехал, да? Для вас? Для Поля Андреевича? Почему, почему, тетя, скажите?