Третья истина

— Започемукала! Я-то этого хлыща, эвон с какого времени терпеть не могу, еще как мальчишкой приезжал, да такое позорище учинил, гостей, девиц нагнал прямо в дом, на всю губернию ославил… Чтобы Павел, когда в доме блуд устраивал?… Ты глазищи-то не таращь, не таращь! Я тебе про это и поминать не должна б, не твоего ума… Я приструнить хотела Петра-то, а он: «породы в вас нет!» Это он мне, щенок, отмочил!

— А …с Полем Андреевичем они что же, почему… он тоже мальчиком тут…?

— Да, они враги заклятые, из-за него Павел здесь и оказался, как раз, чтобы не встретились ненароком.

— Из Петербурга уехал?

— Уехал! Да Виктор, отец твой, его чуть не силком приволок сюда года четыре назад, когда Петр назначение в Петербург получил. А сперва Петра — стервеца в Москву услали. Виктор по военной линии тогда похлопотал, чтобы от Павла Андреича, и от скандала убрать, чтоб гадостей не плел. Павел ради памяти названной матери, мачехи моей, царство ей небесное, только и послушался. Толков не хотел… …. А Петра он убил бы, как пить дать убил бы!

— Как убил, по-настоящему? Павел Андреевич?? На поединке? Что вы говорите, тетя? Это же не может так быть? Ой, правда, и там же написано было! — Лулу внезапно со всей четкостью вспомнила когда-то тайком читаное письмо. Вот кто приехавший Петр, вот что вертелось у нее в голове все время, с тех пор, как прозвучало имя дяди! О нем, значит, Виконт написал: «Если бы он не был вашим сыном…». Он что, уже тогда хотел его убить? Убить?

Лулу в волнении схватила тетку за руки:

— Они что, с детства ненавидят друг друга? Петр его оскорбил ужасно, да? Постойте, как там было сказано…

— Эк вцепилась-то как… Ладно, Александра, ты сядь, и, коли так уж хочешь, то послушай. Ты девушка почти взрослая, уж лучше я тебе расскажу, чем сплетен наслушаешься… Ой, не миновать беды! Ой не миновать! А мне к Любе скоро: я свою половину дома на Виктора записала, а сама — к дочери, очень уж зовет, обе мы с ней теперь — вдовы безутешные… Пишет вот — помер муж-то, так от плена и не оправился, болезный! Уж как зимой Павел Андреич его вызволял-выкупал, в какое пекло, ради него полез! Столько радости было… как привез… — Тетка всхлипнула.

Ой! — Лулу, которая было села, вскочила вновь, но тут же взяла себя в руки. Страшно, конечно, слышать об упомянутом теткой «пекле», но все же дело прошлое… Важнее узнать, про опасность, грозящую Виконту сейчас. Она умеет «представляться». Пусть тетя думает, что ей просто любопытно.

— Да, да, тетя, расскажите, чтобы я сплетен не послушала… Такие важные семейные дела…

— У них не одна, а две ссоры были. Отец мой умер в одночасье, и завещания не оставил. Ну, все и поделили, как оно по закону положено, супруге, сыновьям, мне, конечно… А Павел то им не родной! Значит, ему ничего! Мачехе, Елене Александровне, это обидно показалось, она его, может, поболе, чем сыновей любила. Те-то от нее вечно в отдалении, сами по себе, а этот — рядом, утешение. Мою долю тронуть и не пыталась. Вот, как перед Богом — только добро от нее видала, высокой души была женщина! Но и характер не слабый. Она в девичестве Вяземская, род знатный, князья… Отец мой ее с трудом добился… Сыновьям, возьми, и выскажи — так, мол, и так, по справедливости надо, чтоб и у Павла свое состояние было. Виктор с Семеном не возражали, и без того знали, — успей отец, сам бы Павла не обидел. А Петька, по подлости… — тетка перевела дыхание, потыкала вилкой тефтелю в своей тарелке. — Эх, до того растревожилась я, кусок в горло не идет…

Лулу посмотрела на свою нетронутую тарелку — она вообще забыла, что это они тут обедают, — и снова перевела глаза на тетку в безмолвной мольбе: пусть не отвлекается, продолжает. Та встала, подошла к буфету, вытащила графин с наливкой и решительно плеснула себе из него в стакан для воды:

— Хоть так, что ль полегчает…

— Тетя, ЧТО по подлости?… Что он сделал?? — прошептала Лулу. Тетка выпила, вздохнула, села опять к столу:

— Не привыкшая я, аж в голову ударило… — И, после недолгого молчания продолжала:

— Петр матери-то смолчал, а в доме болтать стал, что эдак подумают, будто Павел на самом деле матери не крестник, а сын незаконный, на стороне прижитóй. И ему самому, Павлу, уж, не знаю намеком ли или впрямую… но, язык повернулся, брякнул.

— «Le bâtard» — потрясенно припомнила Лулу — теперь-то она знала это слово.

— Говорю ж, черная душонка, хоть и родная кровь мне! — покивала тетка на ее возглас. — Павел, тогда мальчишка совсем, чуть ли не как ты сейчас возрастом, из дому ушел и на корабль какой-то устроился. Елена Александровна на ноги всех поставила, сама поехала к знакомому адмиралу… Павла разыскали — не сразу, правда. Как там она ему плакала, как умоляла, — Бог ведает. Только вернула. А, как гимназию закончил, в Италию направила, учиться. Первоначально в России хотела, чтобы учился, от себя, значит, неподалеку, но раз тут такое дело… Петр-то, хоть его тогда и повиниться заставили — мать ли, братья ли… бесился на Павла все больше и больше: никто из детей такое образование дорогущее не получал и столько денег на жизнь…