Если он у Кита, я могла бы написать ему записку, попросить вернуть. Хотя бы на пять минут, этого бы мне хватило.
– Психе? – Ник щелкает пальцами, машет мне рукой. – Ты что, совсем зависла?
– Эда… – выдыхаю я.
Ольга, Кит или Ник? Не могу ответить. Кто бы…
– Психе! – Ник снова щёлкает пальцами, и я понимаю, что все смотрят на меня.
Ольга подняла голову от книги, Кит от рисунка. Сестра всё ещё стоит у дивана, ухмыляясь.
«Отдайте мой нож, пожалуйста», – стоит сказать мне. Он мой. Он мне нужен, нужнее, чем вам, точно. Я уже собираюсь попросить, спокойно, в конце концов, мы все друг друга понимаем. Нас всех терзает что-то, требующее выхода, будь это галлюцинации, навязчивые идеи или желание умереть.
Я открываю рот.
На плечо ложится тёплая рука.
– Всё в порядке? – спрашивает Птичник, заглядывая в комнату. Мы синхронно киваем. – К Эде не ходить, я её запер.
– Что на этот раз? – спрашивает Ник, сжимая эспандер.
– Опять расцарапала себе руки.
Заткнись. Заткнись же! Как бы я хотела сказать это вслух, но Птичник всё ещё держит меня за плечо, осматривая комнату, выискивая повод запереть ещё кого-нибудь. Меня нельзя запирать. Только после того, как я найду нож.
–
– Обед через час, – бросает Ян.
Надо успокоиться и всё обдумать. Птичник удаляется на свой пост, а я падаю в свободное кресло. Кит закрывает глаза и уходит в себя, только рука, сжимающая карандаш, автоматически движется по листу. Ольга снова смотрит в книгу, но не листает страницы. И только Ник бодро бросает в меня подушкой.
– Для того, кто сначала пережил покушение, а потом освободился из Клетки, ты слишком мрачная, – говорит он.
«А ты слишком бодрый», – хочу ответить я, но боюсь. Поэтому неопределённо пожимаю плечами.
– А ещё ты бледная. Тебе надо на улицу.
Улица… Я думала о том, что хочу прогуляться, пока была привязана к кровати. Потом это вылетело из головы. Странная Эда, пропавший нож – мне надо разобраться с этим.
С другой стороны, Ник очень прав.
Ольга, за всё это время ни разу не перелистнула страницу книги. Её волосы, разделённые на ровный пробор, закрывают лицо, но я знаю, что она почти не моргает. И дышит глубоко, но медленно, незаметно.
Иногда она кажется мне статуей.
Или просто, не знаю, вещью.
Из отделения Птичник меня выпускает только на следующее утро и только после обыска. Мог и не волноваться – ножа у меня нет. Ему я об этом, конечно, не говорю.
Я даже не начала искать. После обеда Птичник сделал мне ещё один укол, и весь день прошёл как в тумане. Помню только, что Ольга читала мне вслух, но не помню, что. Новых уколов ещё не было, но Хриза постоянно что-то придумывает. Поэтому я решила выйти наружу, пока могу.
Ника, кстати, выпустили раньше, ему вообще разрешают спокойно ходить по саду. Я слышала, как Хриза говорит ночью Птичнику, что прогулки хорошо на Ника влияют. Даже во время приступов ярости – он избивает деревья или кричит, хотя, это больше похоже на вой, от которого дрожат стёкла. Но зато возвращается Ник почти спокойным.
Ещё он любит бегать.
Остальным выйти из отделения сложнее. Нужно сначала попросить Птичника открыть дверь, а потом только бродить по саду. Немногие, кстати, стремятся. Ольга, например, вообще не любит гулять. Её раздражает грязь и кусты, и нравится ей только симметричная решётка.
Кстати, о решётке.
То, что нам разрешают выходить из отделения, может создать ложное впечатление о нашей свободе. Но нет. Это совсем не так. Не успеешь сделать и пятьдесят шагов в любую сторону от стены, тебя остановит решётка. Перелезть не получится, открыть тоже – ворота только одни, и, как обычно, заперты. Мы можем только смотреть наружу.
Я часто вижу, как Кит стоит у границы между отделением и миром, держась за прутья.