Третья палата от Солнца

Какого чёрта я, молодой, сообразительный, хороший специалист работаю непонятно где, не пытаясь продвинуться выше? Это не я себя хвалю, это реальный вопрос. Ладно, Хриза, у неё тут неограниченное поле для экспериментов, но я…

Я же говорил, что мне надо где-то укрыться.

Когда-то я думал, что меня вообще на работу в медицину не возьмут. И для такого пессимизма была реальная причина. Большая больница, три десятка пациентов, лечащий доктор-профессор и два медбрата, одним из которых был я.

Тот парень оказался клиническим суицидником. Попыток самоубийства больше чем у Психе. Он ненавидел весь мир, а больше всего себя. За ним нужно было постоянно следить, не отвлекаясь ни на минуту.

Даже на одну чёртову минуту.

Я прибежал туда, когда санитары уже уносили тело. Формально им нечего было мне предъявить: меня срочно позвали в другой конец коридора. Второй медбрат тоже отвлёкся, тот парень был откровенно безнадёжен, и, цинично звучит, но у многих врачей и более здоровые пациенты умирают постоянно.

Но людям всегда нужно кого-то обвинить.

Меня уволили. Это было ожидаемо. После я объездил десяток больниц, обзвонил сотню, пытаясь найти новую работу. И везде они узнавали о происшествии. А узнав, находили причину мне отказать.

Про это место я узнал случайно, из объявления. Больница за городом, нужен работник в психиатрическое отделение. Предоставляется общежитие. Полная глушь и конец карьеры.

Мне идеально подошло.

В отделении никому не интересно, что я сделал. Может, снаружи уже и забыли об этом, но я не хочу проверять. Я прячусь здесь, в тишине.

На самом деле, я благодарен за то, что меня взяли. А больше всего за ту фразу Хризы. В первый день в отделении я сам спросил, что она думает о том происшествии. Мне было любопытно. Я боялся, что она не захочет со мной работать.

И она ответила: «Ты не виноват».

7

Эду переводят в Клетку через день после выступления Хризы. Уносят спящую, в смирительной рубашке, будто боятся. Мы все: я, сестра, Кит, Ольга и Ник – стоим в коридоре, провожая её взглядами. Птичник звенит ключами, открывая санитарам двери на лестницу. Ладонь Ольги замирает над моим плечом.

– Когда её вернут?! – кричит Ник вслед. Птичник не оборачивается. – Хотя бы примерно?! Через неделю, две, месяц, год?!

Дверь ударяется о косяк.

– Козлы! – отрезает Ник.

Кит фыркает и уходит, размахивая альбомом, за каждым ухом у него по карандашу. Ольга гладит воздух над моим плечом и скрывается в ванной. Я знаю: она включит воду и будет долго смотреть на себя в зеркало исподлобья, не моргая, не шевелясь, кажется, не дыша.

Ник же решительно направляется к посту Птичника. Включает чайник, забирается на кресло. Достаёт сразу три кружки.

– Ведут себя так, будто мы не существуем. Терпеть их не могу, их всех. Тебе с сахаром? – он резко поднимает голову, мы сталкиваемся взглядами. Я вижу, что ворчит он, чтобы заполнить тишину, и ещё потому, что больше ничего мы сделать не можем.

– Два кубика, – отвечаю ему.

Ник устраивается так, что мы вместе влезаем в кресло Птичника, сестра садится на стол. Чай слишком горячий, я старательно дую на кружку. В глазах начинает темнеть, и приходится перевести дыхание.