Третья пуля

— Не надо. Если у Хью есть свои люди, они заметят это, и тогда все пропало. У меня получится только в том случае, если я буду действовать один, безо всякой поддержки. Если понадобится помощь, я обращусь в полицию.

— Свэггер, ты все такой же сумасшедший, как и прежде.

— Я не говорю, что мне совсем не страшно и что это вполне разумное решение. Просто другого пути нет.

— Так говорили про Иводзиму.

— На Иводзиме мы победили… Послушай, что я придумал. Я позвоню Ричарду, расскажу ему про письмо, попрошу связаться с Марти, назначу встречу на следующей неделе. А потом… я уеду в отпуск.

— У тебя что, есть таймшер или кондоминиум[44] где-нибудь во Флориде?

— Нет. Но мне нужно уехать в какое-нибудь тихое, спокойное место. Я выберу его в аэропорту. Должен многое обдумать.

— Ты, кажется, уже многое обдумал.

— Далеко не всё. Никак не могу разобраться кое в чем. Некоторые люди обладают такой особенностью, которая называется синестезия. Она проявляется в том, что человек видит определенные буквы или цифры в цвете. Этой особенностью обладал Найлз.

— Какое отношение это имеет к делу?

— Набоков тоже видел буквы в цвете. Я думаю, будучи поклонником Набокова, он использовал это при сочинении новой биографии Хью, который тоже любил великого русского писателя. Они оба воспринимали это как некий изыск. Найлз видел девятку в красном цвете. Я думаю, имя, которое он присвоил Хью много лет назад, отражает цвет или цифру — вероятно, какую-нибудь вариацию на тему красного цвета или девятки. Я работаю в этом направлении.

— Это вилами на воде писано, — сказал Ник. — Пусть даже точно известно, что это цвет или цифра — красный цвет или девятка, — какой от этого толк, если неизвестен круг подозреваемых?

— О, этот круг мне хорошо известен, — сказал Боб. — Он включает всех живых обитателей планеты Земля.

— Отлично. Это внушает оптимизм.

— А еще это письмо Чарли Харриса… Вроде бы ничего необычного, но чувствую, что-то здесь не так. Нужно хорошенько все обдумать.

— Знаменитое чутье Свэггера. Неопровержимая улика для любого суда. Уверен, ты найдешь того, кого ищешь.

— Я тоже в этом уверен. Нашел же Гумберт, в конце концов, Клэра Куилти.

— О чем, черт возьми, ты говоришь?

— Еще одна история об охоте на человека. Я тебе потом расскажу.

Воспоминания секретного агента Хью Мичум

Свэггер!

Это имя, словно когтями, вырвало меня из бессознательного состояния. Я проснулся, как обычно, в холодном поту и попытался осознать, что происходит, прежде чем меня прикончила бы аневризма. Я поручил Ричарду создать вместе с полицейским художником портрет некоего Джека Брофи, который появился в Далласе, возможно, убил моего водителя, а затем исчез. Может быть… это Свэггер? Нет, не может быть! Слишком мала вероятность. Однако я не раз в своей жизни сталкивался с ситуациями, когда маловероятное оказывалось очень даже возможным. Я схватил со стола рисунок и впился в него глазами.

Конечно, я видел его — в тот день в 1993 году, на предварительном слушании в суде Нового Орлеана. Я сидел перед прокурором в костюме «в елочку» и красном галстуке, похожий на профессора Флибберти-Гибберти из фильма Фрэнка Капра, образцовый представитель Лиги Плюща, застенчивый, эксцентричный интеллектуал. В те времена это был мой стиль — безнадежно затрапезный, — как во внешнем виде, так и в состоянии души.

Я хорошо помнил его: долговязый, в джинсах, ботинках, ковбойской куртке. Как я ни старался, мне не удавалось рассмотреть его лицо. Создавалось впечатление, но не образ. Я видел его вытянутое тело, явно непривычное к сидячему положению, и ноги, которые не могли найти себе места. Его движения отличались неторопливостью и определенной грациозностью. Спокойный взгляд ни на чем не задерживался слишком долго. Все выдавало в нем опытного снайпера — уравновешенного, терпеливого, осторожного, старающегося не привлекать к себе внимания. Его профессия не терпела рисовки и требовала очень многих качеств: аккуратности, точности глаза, умения ждать, воображения, интуиции, хладнокровия, упорства. Многие люди способны проявлять смелость, действуя сообща, когда она носит групповой характер. Совсем другое дело — смелость одиночки, которому не приходится рассчитывать на поддержку.

Итак, теперь, в 4.19 утра, я пытался понять, напрягая память: один ли и тот же это человек?

Я ощущал себя Лоуренсом Оливье, исполняющим партию Красса в «Спартаке», который видел Спартака в бою, но не может вспомнить детали. В конце концов, отчаявшись, отправил портрет по факсу обратно художнику — через целый ряд посредников — с просьбой омолодить его на двадцать лет.

Омоложенная версия пришла на следующий день.

Теперь не оставалось никаких сомнений: на меня охотился Боб Ли Свэггер. Насколько мне было известно, еще никому не удавалось уйти от него.