Третья пуля

Не желая унижать его вопросом, понял ли он смысл сказанного ею, она продолжила, отхлебнув глоток кофе:

— Штамп — это то, что написано по определенной схеме, известной из сотни других сюжетов. Если вы уже читали прежде что-нибудь подобное, значит, это штамп. Однако штампы настолько коварны, что многие хорошие профессиональные писатели не замечают их. К тому же они удобны — как мебель в старом доме. Примеры: спасение в последнюю секунду, герой и героиня влюбляются друг в друга с первого взгляда, герой всякий раз одерживает победу в схватке и остается невредимым.

— Далеко не всегда остаешься невредимым в перестрелке, — заметил Боб.

— Вот именно. Вам это известно, а многим из этих писателей — нет. Им известно лишь то, что нужно следовать схеме, а значит, герой обязательно должен остаться в живых.

— Понятно.

— Теперь о том, что я называю подлинной литературой — и здесь существуют свои подвохи. Под этим я подразумеваю жизненные сюжеты и отсутствие преувеличенного, неестественного драматизма. Миру не угрожает опасность. Никто не говорит о миллионах долларов. Люди плохо себя ведут, впадают в ярость, забывают о важных вещах, подхватывают простуду и так далее. Герой имеет серьезные недостатки, и это угнетает его. Какие-либо планы отсутствуют. Персонажи предоставлены своей судьбе. Но жизнь идет, любовь имеет значение, боль реальна. Нужно найти способ, чтобы придать этому драматизм.

— Я вас понимаю, — сказал Боб. — Вы не могли бы еще привести примеры штампов? Мне кажется, это идея. Я чувствую, Найлз мог использовать штампы.

— Штамп — это не только элементы сюжета. Это еще и язык. Сочетания слов, употреблявшиеся столько раз, что они становятся привычными, словно старый кусок мыла. «Темный как ночь», «небесно-голубые глаза», «бирюзовое море», «красавица с волосами цвета воронова крыла». Эти слова настолько знакомы, что теряют смысл. Они не несут в себе эмоциональный заряд и вызывают ассоциации с плохими фильмами.

— А как насчет «золотых кос страсти»?

— Отлично. Господи, откуда вы взяли это?

— Из одного старого журнала. В общем, я понял, о чем идет речь.

— Персонажи тоже могут быть штампами. Сравните, скажем, детектива Филипа Марлоу у Чандлера и Гумберта Гумберта у Набокова. Марлоу — неподкупен, умен, смел, проницателен. Он слишком идеален, чтобы быть реальным. Гумберт, будучи настоящим интеллектуалом, совершает, однако, все возможные ошибки, предается порочной страсти, не способен контролировать свое поведение. Даже когда он в конце стреляет в Куилти, это отнюдь не перестрелка. Он бежит за обезумевшим от страха, молящим о пощаде человеком, ведя по нему беспорядочную пальбу. Таким образом, Марлоу — штамп, а Гумберт — жизненный персонаж. Набоков никогда не стал бы писать о штампе — разве что только для того, чтобы высмеять его.

— Ясно, — сказал Боб. — А не мог ли Найлз тоже высмеять штамп?

— Дело в том, что Набоков любил всевозможные игры, и Найлз вполне мог последовать его примеру. Его «код» может основываться на игре. В конце концов, вы знаете его лучше, чем я.

— А вы не могли бы привести другие сюжетные штампы? В последний момент — один, герой всегда остается невредимым — второй…

— Наверное, самый знаменитый — «Это сделал дворецкий». Он сформировался в английских детективных романах двадцатых годов, когда убийство считалось прерогативой высших классов, а сюжеты представляли собой настоящую головоломку. Авторам трудно было устоять перед соблазном сделать убийцей дворецкого: он вызывал наименьшие подозрения, был невидимым, скромным, преданным и прекрасно знал дом и его окрестности.

— Значит, дворецкий-убийца присутствовал во многих книгах?

— В десятках. В сотнях. Затем этот штамп был вывернут наизнанку. Поскольку все подозревали в первую очередь дворецкого, в развязке он оказывался ни при чем. Это тоже стало штампом. Но если бы вы захотели сыграть на этом сегодня, то у вас это сделал бы именно дворецкий.

— Понятно, — сказал Свэггер.

— Вот еще один штамп, часто встречающийся в современном триллере: ничто не является тем, чем кажется. Герой руководствуется в своих поисках определенными знаками, не зная, что их фабрикует некий злой гений, пытающийся сбить его с верного пути и пустить по ложному следу. Подобное никогда не случается в реальной жизни, но выглядит занимательно, хотя и банально. В большинстве таких книг и фильмов драматизируется процесс, посредством которого герой разоблачает манипуляции и осознает, что происходит в действительности.

— Ясно. И если Набоков — или Найлз Гарднер — решил бы сыграть на этом, он убедил бы вас в том, что все…

— …является именно тем, чем кажется, — закончила она фразу. — По блеску в ваших глазах я заключаю, что вы уловили суть.

— Совершенно верно, мэм. Теперь я понимаю смысл «Красной Девятки». Я думал, что она означает что-то другое — например, кодовое имя агента, позывной для радиосвязи, шахматный ход, что-нибудь в этом роде. А в действительности она не означает ничего другого, кроме того, чем является. Он видел девятку красной. Он видел все девятки красными. Вот и все.