Третья стадия

Я захожу в ванную комнату и вижу на ободке раковины мелко срезанные волосы и вновь испытываю приступ страха. Страх всегда говорит о том, что все началось или все закончилось.

Чтобы успокоиться, я возвращаюсь на балкон. Ночь оборачивается эхом. Небо светлеет, бледнеет, как синяк, такое щемящее чувство, как будто мир становится светлым и легким для всех, кроме меня.

Я удивляюсь тому, что он – первый человек, которого мне захотелось увидеть после снятия карантина. Я отвыкла от друзей и знакомых, от их лиц и голосов, и раз уж я живу в реальности, где научно-фантастический сюжет так или иначе победил или изменил привычный уклад, то почему же я снова выбираю из всего, что есть, только то, что меня разрушает? Я не могла больше не видеть его, не могла больше не видеть его, не могла больше не видеть его. Человека, которого удалила из всех соцсетей в неоправданной надежде на покой.

Утром он уже не говорит мне ничего в духе «если ты можешь отпустить меня», и вдруг, к собственному ужасу, я не могу сдержать себя и на прощание обнимаю его совсем судорожно, как будто в городе, освобожденном от ограничений, днем должна начаться война.

Весь день я вспоминаю, как он гладил мой позвоночник, и слезы сами наворачиваются мне на глаза, и я совсем не могу их остановить, как и кровь.

И тогда в моей памяти возникают слова моего первого гинеколога. Сухой женщины лет сорока пяти.

– Излишне интенсивный половой акт также может спровоцировать кровотечение или преждевременный приход менструации.

Одним словом, обернуться кровью, большой или малой?

Один человек что-то делает с другим. Совершает ряд действий с телом другого, и это работает. Потом не работает.

Правда, слишком много крови, чистой и алой, и никакой возможности ее остановить, так же как и слезы. И когда все немного затихает, в течение нескольких дней он постепенно превращается для меня во всех серийных убийц в триллерах, которые мне хочется смотреть сутками. Они все, как один, аккуратно и незаметно приобретают его черты. И все главные кошмары моего детства вроде Фредди Крюгера, все кошмары, от которых я не могу убежать, потому что улица растягивается, как резиновая.

Однажды он сказал мне:

– Разве ты бываешь веселой?

Действительно, в его присутствии ни разу не была. В нашу вторую встречу, которую некоторые наивные люди решились бы назвать первым свиданием, мы тоже недолго говорили об одном самоубийстве.

– Зря вы не думаете, что это она поспособствовала его желанию уйти из жизни.

Так он сказал мне о слишком близкой знакомой, и я ответила только:

– Нет, я не думаю, что один может быть ответственен за смерть другого.

Я сказала это тогда, чувствуя, как во мне поворачивается какая-то новая, еще не до конца знакомая, но нехорошая тревога. На самом деле, конечно, думаю или не прямо так, а думаю, что один из двоих вероятнее придет к решению убить себя в результате взаимодействия. И с этим ничего нельзя поделать.

Меня снова настигают видения, где есть он и она. И после них я чувствую, как с меня сползает моя аура, моя кожа. Я не узнаю свое отражение в зеркале, и мне кажется, что у меня больше нет лица. И что меня больше нет. Но при этом мне видится, что мои руки покрыты язвами. И мне каждый раз страшно опускать глаза, чтобы взглянуть на них и проверить, так это или нет.

Часто у меня в сознании возникают Тереза и Томаш из слишком «легкой» книги забытого полудетства, я вспоминаю, как ей хотелось вонзать иголки себе под ногти при мысли о других.

Странно, что у ревности столько механизмов и все они, как один, отвратительно болезненно унизительны.

Иногда мне удается посмотреть на все это со стороны, и тогда я думаю, сколько еще может выдержать моя психика. И на ум мне приходит еще одно полузабытое развлечение – просмотр одних и тех же клипов по кругу. В далеком и безмятежном 2011 году я не была оригинальна, и мне нравилось снова и снова смотреть клип Ланы Дел Рей «Born To Die». Конечно, больше всего я любила момент, где она открывает дверь и видит собственную смерть. Теперь я часто думаю о том, когда я открою эту дверь.

Еще несколько дней, и его голос уже чуть тише звучит у меня в ушах. Наступают часы, когда мне чудится, что нет ничего, кроме сухой пустоты, и никогда не было.