Третья стадия

Ночь, холодно, предпоследний день марта. На улицах еще лежит снег, его дыхание, ты стоишь на балконе и куришь, ты кричишь на меня. Потом ты приходишь на кухню и наливаешь мне вино, ты останавливаешься у холодильника, и я подхожу к тебе, кладу голову на твое плечо. Ты пахнешь холодом, табаком и вином. И ты целуешь меня и гладишь мои бедра, и мои глаза сами собой закрываются, ты смотришь на меня и улыбаешься этому – и все вокруг меркнет и исчезает. И я тоже исчезаю.

В комнате ты снимаешь с меня носки, глядя в мои глаза, ты смеешься и спрашиваешь меня:

– Ты дрочила и думала об мне?

Я киваю, закрываю глаза и прижимаюсь к тебе.

Мир больше никогда не будет таким целым для меня.

Каждый день в шесть утра я просыпаюсь от невозможности вернуться.

С первым вдохом просыпается и боль в груди. Утром она сильнее всего, когда я только открываю глаза. Она держится в грудной клетке, пока я пью воду, готовлю завтрак. Потом ненадолго затихает и снова возвращается невыносимо ноющее чувство, днем оно только набирает новые обороты.

Дневник пациента, дневник оставленной женщины. Я с вожделением смотрю на сигареты: если горящую сигарету с силой прижать к запястью, боль в груди на несколько секунд затихает.

Я перехожу дорогу только на красный свет, грузовики – вот еще один предмет моего желания, от него сводит скулы и челюсть.

Я представляю, как от удара полечу, словно тряпка на ветру. Я знаю, что должна подумать о чувствах водителя, но я не думаю. Я думаю только о том, как мои внутренние органы превратятся в одну сплошную кровь и я наконец исчезну.

Значит, исчезнет и боль, ее не нужно будет притуплять, усыплять, обманывать, она просто исчезнет. Выйдет на свободу вместе со мной. И потому я смотрю прямо в глаза машинам, в глаза фарам.

Час сорок, еще ранняя ночь на танцполе под открытом небом, я смотрю на молодую темноволосую женщину, на ней черный шелковый комбинезон, у нее короткая стрижка, и это делает нас похожими. Мне нравится смотреть, как ее спутник гладит ее шею в районе ушей. Он гладит ее как собственник, хозяйским и нежным жестом. Он чуть грубее и скучнее тебя, но мне все равно нравится наблюдать за ними. Во время танца она несколько раз смотрит в мои глаза и на мое лицо, и мне кажется, что на меня смотрит мой негатив, моя копия. Ее возлюбленный улыбается мне, и я улыбаюсь ему.

И в этот момент боль возвращается ко мне, она всегда возвращается, когда я чуть оживаю, она сковывает мою грудную клетку и тело, потное от танца.

Камень, гора, солнце, жрец. Может быть, я бы хотела отдаться этой паре, как хотела бы отдаться грузовику. Совершенно не важно, что сотрет меня, главное, чтобы это произошло.

Днем я гуляю в парке, неподалеку лесополоса, и внезапно, глядя на темную зелень кустов, я вижу себя саму с перерезанным горлом и остекленевшим взглядом; меня изнасиловали перед смертью или нет? Мне все равно, такое отчетливое видение, от которого я не вздрагиваю, а чувствую только удивительное безразличие к своему собственному телу.

Почему расставание почти невозможно пережить?

Как-то один прекрасный человек сказал мне:

– Эх. Я еще помню это чувство, когда кажется, что ничего ужасней и представить невозможно. Так что понимаю. Держитесь. Это, конечно, немного похоже на смерть, но дальше будет важный и интересный посмертный опыт. Дождитесь его!

Я устала ждать. Наверное, это заранее проигранная игра.

Одна тысяча девятьсот девяносто восьмой год, музыкальные критики пишут, что в голосе Мадонны появилась какая-то удивительная теплота после рождения дочери Лурдес. Я, двенадцатилетняя, смотрю клип, в котором Мадонну преследуют папарацци, сюжет явно навеян недавней гибелью принцессы Дианы. В конце клипа Мадонна приходит домой и обнимает черноволосую девочку.

I traded fame for love
Without a second thought
It all became a silly a game
Some things cannot be bought

I got exactly what I asked for

Wanted it so badly
Running, rushing back for more
I suffered fools so gladly

And now I find

I’ve changed my mind

The face of you

My substitute for love
My substitute for love
Should I wait for you
My substitute for love
My substitute for love.

Так я, тридцатичетырехлетняя, хотела бы прийти к тебе, но ты не можешь дать мне безусловную любовь, как ребенок. Ты вообще не можешь дать ничего безусловного, тогда бы я попросила тебя дать мне смерть, если бы была чуть смелее и честнее.

Ты помнишь, как взял мою руку? И по очереди поцеловал и искусал каждый мой палец, когда я смотрела в твои глаза.

Когда в детстве за мной приезжала «Скорая» (я часто болела из-за астмы и боялась врача), мой отец говорил мне:

– Дай руку, не бойся, я же с тобой. Ну давай.