Третья стихия

Погрузившись в тюремную машину, они вчетвером тут же молча, не сговариваясь, уселись на пол: Илли оказалась с Михаилом плечом к плечу, Бельмонд с Попрыгунчиком тоже умостились поблизости. Едва успели присесть, как галоша рванула с места. Да больно уж лихо рванула! Пассажиров заднего отделения моментально смешало в общую кучу; кучу эту снесло сначала поголовно к задней стенке, а потом пошло кидать от стены к стене — явление вполне естественное для незакрепленного груза на ухабистой дороге. Хотя дело тут было, кажется, не в дороге. А скорее в том, что городские переулки были в большинстве своем узковаты для данного транспортного средства, и, чтобы их преодолеть, водитель давал попеременно своей галоше то левый вертикальный крен, то правый. Не исключено, что в прошлом он был гонщиком, возможно даже — неоднократным призером.

На старте Михаил едва успел ухватиться за Илли, а она в ответ, видимо, чисто инстиктивно вцепилась ногтями в Михаила. Вот оно, простое и незамысловатое мужское счастье! Так, сцепившись, они и полетели. Не факт, правда, что объединение усилий давало им реальное преимущество в общей свалке, однако Михаил старался, как только мог, защитить собою Илли от ударов об стены и о пролетающих попутчиков, по мере сил принимая их на себя. Один раз ему даже удалось отпасовать обеими ногами в сторону летящего на Илли пузом вперед Фредди Бельмонда. Бесчеловечные условия транспортировки превратили несчастного толстяка в совершенно неуправляемое стихийное бедствие для кучи-малы рахитичных попутчиков. Правда, некоторым везунчикам он подворачивался время от времени в качестве спасательной перины. Попрыгунчик, в свою очередь, летал по ящику смертоносным бумерангом без руля и без ветрил. Только здешний густой воздух, слегка замедлявший его блистательный полет, спасал прочих от тяжких увечий, так как Попрыгунчик приложился, похоже, абсолютно обо всех и обо вся — об Михаила-то уж точно раза три-четыре приложился самыми разными, но почему-то неизменно острыми частями тела. Словом — скучать в дороге не пришлось, прокатились весело, с ветерком и даже, как это ни странно, без жертв. Так только, мелочи: по десятку синяков на брата да, может, три-четыре сломанных ребра на всю компанию — считай, только косточки порастрясли. А все потому, что доехали быстро.

Когда водитель галоши решительно затормозил, перед пассажирами окончательно выписался поистине чемпионский рельеф его характера: человек, очевидно, простой и открытый, а главное — все привык делать от души. Михаил, умудрившийся как-то заранее почуять беду, успел в долю секунды оттолкнуть Илли в угол, а уже в следующую ее долю самого его погребло напоследок под лавиной попутчиков, брошенных необоримой силой инерции вперед при остановке. Лицо Михаила оказалось при этом прижато к передней оконной решетке, за которой глазам, выпученным от давления навалившихся сзади народных масс, открылся, как наяву, настоящий салон первого класса: в удобных креслах, установленных по четыре в ряд, располагались «черные балахоны», надежно пристегнутые ремнями. Могло же, оказывается, кому-то и в этой адской галоше ехаться хорошо и с комфортом! Пока «балахоны» деловито отстегивались от своих кресел, народные массы как-то резко прекратили давить сзади на Михаила. Он в результате сполз по стеночке вниз и вновь оказался сидящим на полу, почти как в начале сей развлекательной поездки. Судя по окружающей клинической картине, Михаил оказался из арестантов самым крепким — как-никак он все-таки еще сидел. Если не считать Илли: она тоже более или менее сидела, неподалеку от него, в спасительном углу. Остальные заключенные, в их числе Попрыгунчик с Бельмондом, валялись, можно сказать, у их ног, опривольно распростершись друг на дружке. Дверь в задней стенке наконец откинулась, и арестованным было приказано выходить наружу по одному.

«Не отбили-таки нас сподвижники по дороге, да и мудрено бы им было…» — взгрустнул Михаил, покидая первым лихой тюремный транспорт. И тут же обернулся назад, чтобы подать руку Илли. Наконец-то он мог спокойно проявить галантность по отношению к ней, не опасаясь при этом поползновений вечно преуспевающей конкурирующей стороны. Но опять-таки не вышло: на сей раз скромный знак внимания к даме грубо прервали слуги закона. Они оттащили Михаила от протянутой ему из машины руки и повели его, заломив руки, в низкое строение, чем-то смахивающее снаружи на крупногабаритную землянку. «Девятае оделение милитцыи», — прочел Михаил светящуюся табличку, красующуюся на виду рядом с дверью. «С кем боролись — от тех все и померли!» — сказал бы в подобном случае его дед Панас. У беспутного деда, правда, имелся еще один вариант данной поговорки с другой концовкой: «С кем боролись, от тех и залетели», — но этот перл он приберегал для бабки Эвелины и вообще предпочитал блистать им при женской половине семьи и прочего человечества.