Третья тропа

Ни денег, ни сигарет у него больше не было. Отправляясь в лагерь, он взял с собой семьдесят рублей. Шестьдесят положил в бумажник и сунул его в шинель, а одну десятку держал поближе при себе на всякий случай. Пропажу бумажника он обнаружил, когда они со Славкой Мощагиным поставили палатку и стали развешивать одежду. Сразу же мелькнула мысль, что деньги украли мальчишки. Но, подумав, Кульбеда не исключил и другую возможность: он мог потерять бумажник еще в городе. Никому не сказал сержант о пропаже, чтобы понапрасну не обидеть мальчишек. Последнюю десятку от отдал в гастрономе за конфеты.

С удовольствием выкуривая оставленную на после обеда долгожданную сигарету, Кульбеда утешал себя общепринятыми рассуждениями о безусловной вредности табака и о легкости, с которой преодолевают дурную привычку. Сейчас, когда он курил, это и не казалось трудным, но знал Кульбеда: пройдет час, другой – и снова потянет к сигарете.

В лагере никто из взрослых не курил – не стрельнешь. Можно занять денег, но неудобно обращаться с такой просьбой. Прошло всего пять дней.

Что же он явился сюда без копейки? . . Не думал Кульбеда, что еще кто-то заботится о его сигаретах.

Богдан долго ждал Шурупа с деньгами. Свободное послеобеденное время кончалось. Взвинченный и грозный, он откинул полог палатки и шагнул внутрь, не заметив, как отделился от дерева Гришка Распутя и тоже пошел к палатке. Мальчишки сидели за столом и раскладывали по стопкам монеты – готовили оброк.

– Ровно три! – угодливо сказал Шуруп и придвинул к Богдану деньги.

Он подставил карман, чтобы смахнуть в него монеты, но Гришка взял его за плечо и отстранил от стола.

– Чего шляешься по чужим палаткам?-он посмотрел на деньги. – Грабишь?

Неожиданное заступничество не обрадовало мальчишек. Им хотелось любой ценой и поскорей отделаться от Богдана. Верили они, что, взяв три рубля, он отстанет от них, и наперебой стали уверять Гришку, что никакого грабежа нет.

– Мы сами!

– Добровольно!

– Мы ему давно должны!

Богдан снова шагнул к столу, сгреб мелочь в карман и вышел. Поведение мальчишек его не удивило. Удивляло другое – собственное отношение к Гришке Распуте. И нагрубил тот, и чуть из палатки не вытолкал, а Богдан стерпел – ни ругаться, ни

злиться не захотелось. Если бы то же самое позволил себе кто-нибудь другой, была бы драка. В чем тут загвоздка, он так и не определил.

Час отдыха кончался. Третий взвод вышел на строевую подготовку. Дело это, безусловно, нужное, хотя и не слишком увлекательное. Но сержант Кульбеда, отведя душу послеобеденной сигаретой, был в ударе. От каждой его команды веселой упругостью наливалось тело. Шагалось и поворачивалось легко, без усилий и раздумий, словно в самой команде заключался приказ, который охотно выполняли ноги без участия головы.

Не боялся Кульбеда и посторонних, вроде бы, реплик.

– Гриша! Короче шаг!.. Ты и бывалых солдат в пот вгонишь!

Это было и замечание и в то же время косвенная похвала.

– Иннокентий! Выше голову! Выше! . . Привыкай! Чтоб в дом войти не с поникшей головой!

И здесь Кульбеда добивался своего – приучал Забудкина к мысли, что надо вернуться домой.

– Нету у меня никого! Нету!-с запозданием пропищал Забудкин.

– Левой… левой! – отбил ногу Кульбеда и продолжал в такт: – Быть… того… не может.. . Раз-два-три!.. Левой! . . Левой!

Попробовал Кульбеда и песню.

– А ну, кто голосистый? . . Заводи песню! – крикнул он. – Под нее и вернемся на Третью Тропу!

– Разрешите за магнитофоном сбегать? – пошутил Богдан.

– У тебя записи не те!-ответил Кульбеда.

– А какие надо?

– Такие, чтоб не шлось, а летелось!

И вдруг откуда-то из середины взводной колонны вырвался разбойничий свист и кто-то залихватски прогорланил:

– «Соловей, соловей – пташечка. . .»

– Отставить! – прервал песню Кульбеда. – Хоть и пташечка, да не нашечка! – И он сам вывел приятным, с хрипотцой, задушевным голосом; нарочно начав песню с известного всем припева: – «А для тебя, родная.. .»

– «…есть почта полевая!» – дружно грянул взвод.

С этой песней мальчишки и вернулись с плаца к своим палаткам.

Богдан пересыпал деньги в карман Фимке.

– На все купите.

– Сигареты мальчишкам тоже не продают, – вспомнил Димка.

– Хороши изобретатели! – Богдан укоризненно покачал головой. – Все учить их надо! . . А дяди на что? Родненькие дядечки!.. Дайте любому – он и купит!

Тайком, пригнувшись, мальчишки по кустам отбежали от просеки. Богдан провожал их до границы – предвидел, что там произойдет заминка. Наткнувшись на бечевку с желтыми флажками, Фимка с Димкой остановились. Они и сами не понимали, что их остановило. Эту условную границу никто не охранял. Флажки и бечевка были простым напоминанием, просьбой не переходить за линию.

Богдану тоже потребовались усилия, чтобы преодолеть в себе непонятную скованность, появившуюся при виде наивных детских флажков. И не о наказании за нарушение границы вспомнили в эту минуту трое мальчишек. Что-то более важное взволновало их.

– Быстрей! – сказал Богдан и, приподняв рукой бечевку, переступил границу. – Бегите, чтобы к ужину успеть!