Третья тропа

Клим взглянул на офицера и понял, что мина сейчас «взорвется». Не раздумывая, правильно ли он поступает, комиссар протянул руку, чтобы остановить Фимку. Но было поздно. Раздался сухой треск – это щелкнул пистон. Мальчишки шарахнулись прочь от стола, будто за этим негромким щелчком мог последовать настоящий оглушительный взрыв. Фимка выронил нож. На лбу выступили бисеринки пота. Димка побледнел. На виске проступила и забилась голубая жилка. Дробовой обтер платком бритую голову и зачем-то надел фуражку, хотя и не собирался выходить из комнаты. Даже сам офицер-сапер был почему-то взволнован.

– Вот так оно и бывает! – отдуваясь, произнес он. – А чтоб такого не было, будем изучать – дотошно, до винтика. Покажу вам все хитрости. Все-какие есть, какие были и какие могут быть! . . И уж тогда вы не ошибетесь!

– Я же предупреждал! – Клим укоризненно смотрел на Фимку и Димку. – Не слышали?

Они слышали и не забывали о своих волосах до того мгновения, пока не прикоснулись к первой мине. После этого страх быть остриженными отступил куда-то. И даже сейчас, когда уже все осталось позади, предстоящее наказание казалось чем-то несущественным по сравнению с тем 43’вством, которое они испытали, когда раздался роковой щелчок. Сама смерть напомнила им о себе.

– Режьте! – покорно сказав Фимка.

А Димка так склонил голову перед комиссаром, точно тот уже держал в руке машинку.

– Это наказание утверждает Совет, – напомнил Клим. – Как раз сегодня первое заседание. К восьми приходите в штаб. . .

Притихшие уходили мальчишки из комнаты. Никто не подшучивал над Фимкой и Димкой. Каждый думал о себе. Одни – те, кто потрусливей, – решили записаться в другой кружок – топографов или связистов. А кто все-таки не охладел к саперному делу, тот накрепко запомнил сухой щелчок пистона и еле уловимый запах сгоревшего пороха.

Заканчивались первые занятия и в других кружках. К тому времени управились с работой в фотолаборатории и Вовка Самоварик с Богданом. Снимок получился четким. Но для Вовки Самоварика в этом кадре ничего интересного не было. В некрасивой, неестественной позе валялся на земле Сергей Лагутин с задранной кверху ногой. А над ним тоже как-то некрасиво нависла Катя с вытянутыми в трубочку губами, с выпученными глазами.

Богдан сказал, чтобы Вовка напечатал три карточки.

– Зачем тебе? – удивился Самоварик. – Бумаги на это жалко: ни в какую газету не возьмут и в летопись эту чушь не вклеишь.

– На память, – ответил Богдан. – Ему, ей и мне.

БОЛЬШОЙ СОВЕТ

Одна из этих карточек появилась на доске приказов и объявлений вскоре после ужина, когда все командиры и сержанты собрались в штабе на заседание Большого Совета. Прежде чем вывесить ее, Богдан, распаляя себя, припомнил заново все обиды, которые нанес ему Сергей Лагутин, и колкие словечки, которые слышал от Кати. Больше не колеблясь, он написал на фотографии: «Первый поцелуй». От этой надписи снимок приобретал какой-то нехороший, оскорбительный смысл.

Карточку заметили не сразу. Лишь минут через пять пробегавший мимо мальчишка обратил на нее внимание. Он постоял около доски, поглазел, махнул кому-то рукой. Подошли еще двое. За ними – еще несколько ребят из разных взводов.

Наблюдавший издали Богдан не слышал, о чем они говорили, но реакция была явно не та, на которую он рассчитывал. Никто не хохотал до упаду и не кричал во всю глотку, чтобы подбежали другие и тоже покатились со смеху. Мальчишки стояли как пристыженные.

– Узнать бы этого гада!-тихо сказал кто-то.

– Чего тут узнавать! – возразил второй. -Аппарат только у одного. Толстенький такой, коротконогий… Кругом шастает. Его работа!

– Темную бы ему устроить!

– А в каком взводе?

– В нашем, – подсказал мальчишка с Третьей Тропы.- В первом отделении.

Пока ребята внутренне готовили себя к расправе над Вовкой Самовариком, к ним подошла Ната. Один взгляд – и с небывалой для нее решимостью она сорвала карточку с доски, измельчила ее, бросила на землю и скорбно посмотрела на мальчишек.

– Это гадко! Подло!

Всем стало стыдно, словно их застали за унизительным подглядыванием.

– А мы что? Мы ничего! – послышалось из кучки смутившихся ребят. – Мы наоборот.

– Сейчас дадим кой-кому!

– Могу показать палатку! – вызвался мальчишка с Третьей Тропы.

– Пошли! – закричало сразу несколько голосов. – Веди!

И ватага мальчишек угрожающе двинулась к Третьей Тропе.

А Ната осталась у доски, смотрела под ноги – на обрывки фотокарточки – и думала, какие все-таки противные бывают люди.

– Ты напрасно поторопилась, – сказал Богдан, подходя к ней. – У меня есть запасная. – Он показал вторую карточку с такой же надписью. – Все дело в том, что я не умею прощать.