Третья весна

Уже два или три месяца они встречались исключительно в канцелярии, где старались делать вид, что у них все в порядке. Теперь, в электрическом свете, он лучше разглядел ее и решил, что она похудела и побледнела; темные волосики на губе выделялись еще сильнее. В последние годы она все больше напоминала ему сестру Радмилу: такое же некрасивое плоское лицо с узкими, как у китаянки, глазами, такой же короткий нелепый торс – «Ни кожи, ни рожи», любила она повторять, – кривые ноги с толстыми коленями. Разве что Милеса была черноволосой – уже много лет она красила волосы – и темнокожей. Радмила была шатенкой – хотя и она красилась – и более светлой.

И обе она, думал он, все такие же одинокие. Сестра уже давно перестала думать о замужестве, эту также ожидала подобная судьба. Радмила все еще носится по комитетам и властям и становится все более злой и желчной; когда в один прекрасный день ее начнут поносить за упрямство и своеволие, вряд ли кто поймет, откуда у нее это появилось. Что же касается Милесы, более мягкой и чувствительной, то с ней вряд ли случится нечто подобное.

Он сочувствовал и той и другой, и ему хотелось плакать от жалости к ним и к себе.

– Я выгулял Кичу, – сказал он.

– Да ну? – удивилась она. – Я и не знала. Как там, в Чуприн?

Он рассказал ей о похоронах Бозы. Она была с ним знакома… Он ответил:

– Печально.

Она с грустью посмотрела на него.

– Наверное, те, из комитета и службы, ухватились за тебя. Приставали к тебе?

– Я им не дался, – ответил он. – Сказал, что должен срочно вернуться, – и добавил: – На обратном пути какую-то собаку сбил.

Она воскликнула:

– Боже мой! Где?

– У Миятоваца. Собственно, в самом селе. – Милеса была родом из Трстеника и хорошо знала окрестности Моравы. – Я быстро гнал. Не успел затормозить.

– Ты всегда гоняешь, – напомнила она.

До Кичи у нее тоже был кокер-спаниель, озорная двухлетняя Линда, которую перед домом задавили на ее глазах. Она долго винила себя за то, что плохо присматривала за ней. Поэтому Светик знал, что она поймет его.

– Ты, наверное, сильно расстроился?

– Это была, – продолжил он, – какая-то деревенская сучка. Похоже, со щенками. Я будто и их убил. Разве станут крестьяне кормить их из соски? Хозяйка крикнула мне, что я, похоже, точно так и людей убивал.

Когда-то давно, пребывая в таком же печальном настроении, он рассказал ей о событиях в Чуприн, за Моравой. Она никогда не напоминала ему об этой исповеди, но он простить себе не мог непрошеных откровений. Знал, что Милеса не забыла о них. Тогда она сказала ему:

– Ты словно штаны передо мной спустил, чтобы задницу показать.

Светислав не был суеверен, но происшествие в Миятоваце показалось ему дурным знаком. Ему показалось, будто его самого раздавили на какой-то дороге.

Жена не спускала внимательного взгляда с его лица.

– Выпей аспирин. Это тебе поможет. – Она вновь продемонстрировала стремление все устроить и привести в порядок, но он отказался. – Я принесу тебе поужинать.

Он опять отказался:

– Оставь на кухне.

Она собралась было выйти из комнаты. Светик жестом остановил ее.

– Слушай, Милеса, – он попытался найти нужные слова, – знаешь, со мной кое-что происходит.

Жена кивнула:

– Я вижу.

– Я, Милеса, – продекламировал он с отчаянной решимостью, – влюбился.

Боже, подумал он, как печально это звучит! И теперь не знал, стоит ли продолжать.

– Хочешь, расскажу тебе?

Жена отрицательно покачала головой:

– Нет. Поступай, как хочешь.

Он добавил, требуя соучастия:

– Но она меня, похоже, больше не любит.

Милеса вновь покачала головой и вышла из комнаты. В дверях остановилась и сказала:

– Только прошу тебя, не уезжай из дома. Делай что хочешь, но ничего не объясняй и никуда не уходи. Хотя бы некоторое время.

Она хотела выйти, но он опять задержал ее:

– Подожди немного.

Он выдвинул ящик своего письменного стола и вынул из него свой военный «парабеллум» в немецкой кобуре. Расстегнул ее и вытащил пистолет. Подержал его в руке, словно взвешивая.

Она мгновенно побледнела и насмешливо уставилась на него раскосыми глазами:

– Хочешь добить меня? – она говорила совсем как Боза, и он в недоумении посмотрел на нее. – Она, должна сказать тебе, не стоит того.

Он махнул рукой.

– Я не собираюсь добивать тебя.

Он задумался, потому что никак не мог понять, к кому относятся ее слова – к любви вообще или к Мирьяне.

– Я на своем веку довольно поубивал.

Она кивнула в знак согласия. И он продолжил:

– Разве что себя? Да только зубы не хочется портить.

Он вдруг широко открыл рот и вставил в него дуло пистолета. Жена с ужасом смотрела на него, а он положил палец на спусковой крючок. Потом вынул ствол изо рта. Вытер слюну с оружия.

– Может, обойдется. Не стану разрушать свою непревзойденную красу.

Она знала, что зубы у него здоровые и что он ими гордился, но не желала воспринять его угрозу как шутку.

– Светик, – повторила, – это того не стоит.

Он нетерпеливо подумал: ты ведь никогда не любила, но знаешь, чего она стоит! Но ответил так:

– Не знаю, что чего стоит. Однако давай серьезно, – вернул пистолет в кобуру и протянул ей. – Возьми. Спрячь куда-нибудь.