Третий брак

К семи гостиную заполнили знакомые все лица. Мариэтта держала огромный поднос и предлагала мороженое. Жена Касиматиса зажала меня в уголке возле окна и монотонно перечисляла все свои страдания, что она терпела из-за сына. Тот связался с какой-то шлюхой и возжелал во что бы то ни стало на ней жениться. Я слушала ее, но мысли мои были далеко. Радио в доме напротив играло все громче. Я уже сотни раз делала Ноте замечания, но ей было абсолютно безразлично, хотим ли и мы слушать музыку вместе с ней. Избранница сына Касиматисов была актриской десятого разряда, из тех, что пляшут в кабаре. Ба, да тут что-то не так, сказала я сама себе. Краем глаза я уловила какое-то непривычное движение на улице. Двое-трое соседей замерли прямо под окнами Ноты и напряженно слушали выпуск новостей. «Ты меня простишь на секундочку, Юлия, – говорю я, поднимаюсь, свешиваюсь в окно и кричу Ноте: – Что там такое?» В это мгновение радио заиграло национальный гимн. «Слышали новости? – Я отошла от окна и повернулась к гостям. – Какая-то подводная лодка торпедировала “Элли” у Тиноса…» И вдрут вижу, как тетя Катинго падает без чувств. Я знала, что Такис был младшим лейтенантом на “Элли”, но в ту минуту у меня это напрочь из головы вылетело. Потом мы узнали, что с ним все было в порядке, с такими никогда ничего не случается, он еще на наших похоронах простудится. В момент обстрела он шлялся в увольнительной на берегу, сверкал своими позументами. Всегда был таким пустоголовым и самодовольным, что я его на дух не переносила. В конце концов тетя Катинго пришла в себя, дядя Стефанос подхватил ее и Ирини, и они ушли, а в гостиной вспыхнул политический спор. Касиматис утверждал, что подводная лодка была немецкой или итальянской, а Андонис, Господь да упокой его душу, настаивал на английской версии. Один кричал одно, другой другое. Но меня совершенно не волновала государственная принадлежность подводной лодки. Я знала одно: торпедирование можно было истолковывать как угодно, но только не как доброе предзнаменование.

Как раз в День святого Димитрия, в три часа пополудни, мы отправились в церковь Святого Луки на венчание Поликсены. Ее свекр со свекровью жили на улице Ахарнон, в двухэтажном доме. Александр, как и его отец, был врачом. Счастливая она, Поликсена, думала я, сидя в такси, которое мы поймали после церемонии, чтобы отправиться на день рождения к Касиматисам. В конце концов, родовое проклятие семьи Лонгос обойдется без нее. Как бы я ни любила киру-Экави и как бы ни жалела из-за ее страданий, и я была вынуждена признать, что и ее брат Мильтиадис, и дочь Елена отчасти были правы, когда говорили ей, что она сумасшедшая истеричка и что только из-за ее характера она претерпела столько, и не только она, но и ее дети. Пусть ей не повезло, да и муж ее был виноват, кто спорит, но все же, все же ящик Пандоры открыла она сама, как я ей все-таки сказала позднее, во время Оккупации, когда произошло все, что произошло.

Проехав через Омонию, мы остановились у цветочного магазина и купили Касиматису огромный букет хризантем. Обычно я делала ему целый противень халвы по-рински на его именины, это уже стало традицией, так же как и они всегда привозили шоколадный торт на День святого Антония. Но на этот раз у меня не было ни малейшего желания возиться с халвой. Мной овладела необъяснимая меланхолия, и я испытывала слабость во всем теле. И дело было не только в осени с ее мрачными серыми тучами, нестабильной обстановке в мире, здоровье Андониса или поведении моей дочери. Вместе со всем этим на меня в первый раз навалились и перебои цикла: у меня с давних пор все работало как часы, а в этом месяце они пришли с задержкой. Мои нервы были натянуты как струна, больше, чем обычно, мне уже и повода никакого не надо было, скажи мне: «Бу!» – и этого хватило бы, чтобы мне пуститься в крик. Какого черта, сказала я сама себе, это что же, они у меня теперь совсем прекратятся? Я постарела и не поняла этого? Проглядела целую жизнь, растя выблядка Фотиса?..