Третий прыжок кенгуру (сборник)

Все, что видел здесь Аким, производило впечатление не совсем реального, а несколько условного музейно-театрального мира. Вроде бы все это уже где-то было видано – то ли в разных музеях, то ли в каких-то театральных постановках, а может быть, и в заграничных фильмах, где с особым нажимом изображается шикарная жизнь. И потому все так плохо воспринималось как живая реальность, достоверная и осязаемая, как обычная жизнь, пусть не твоя, чужая, но повседневная, для кого все столь пышное великолепие ежедневная обыденность.

Едва гость и хозяин оказались здесь, как тут же откуда-то, Аким этого не заметил, впорхнула цыганистого вида красавица в светло-коричневых, плотно облегавших стройные ноги и крутые бедра заграничных брючках, в ярко-малиновой кофточке с золотыми пуговками и кокетливыми погончиками на плечах. Ее можно было принять за избалованную громким успехом актрису, даже за кинозвезду. Но она не была актрисой, как не была и кинозвездой. В сущности, она вообще никем не была.

– Знакомься, Киса (Акиму послышалось Киса, а возможно, на самом деле Кавалергардов назвал женщину Китей или Катей), знакомься и млей, – повысил голос Илларион Варсанофьевич, – перед тобой гений! Да, да, самый настоящий юный гений!

Красавица томным жестом, дежурно улыбаясь, протянула белую мягкую, благоухающую пьянящими духами руку. Аким зарделся и смешался и оттого, что его назвали гением – в шутку, конечно, отметил он про себя, и оттого, что такая красавица с царской снисходительностью протягивала ему руку. Что делать с этой рукой – только ли пожать или поцеловать, – он не знал, потому как до сих пор никому еще руки не целовал и не представлял, как это следует делать. От растерянности Аким лишь едва коснулся кончиков пальцев красавицы и поклонился для чего-то, сгорая от стыда за свою неловкость.

Красавица смерила Акима пристальным завораживающим взглядом, а Илларион Варсанофьевич, не обращая никакого внимания на происходящее, взял с низенького стола возле камина одну из винных бутылок. Их там стояло три и все уже початые, заткнутые замысловатыми пробками – одна изображала чью-то рожу с резкими чертами, другая – искусно вылепленный букет цветов, а из пробки третьей бутылки высовывался круглый рожок. Вот из этой-то бутылки хозяин наполнил два стоявших тут же фужера и предложил гостю выпить.

– С дороги пользительно, – заверил Кавалергардов, потягивая золотистый напиток.

Аким хотел было отказаться, к вину он не был еще приучен, но видя, с каким удовольствием потягивает хозяин, и сам не удержался от того, чтобы не попробовать. Вино оказалось не крепкое и приятно освежающее.

Опорожнив бокал и дождавшись, когда это сделает Аким, Илларион Варсанофьевич скомандовал:

– А теперь под душ!

Ванная комната тоже немало удивила Акима своими внушительными размерами, огромным, во всю стену зеркалом в овальной позолоченной оправе, какие раньше украшали купеческие особняки, и туалетным столиком под этим зеркалом, на котором теснились во множестве всякие флаконы и флакончики, о назначении которых он даже не догадывался.

После обеда, обильного и неторопливого, во время которого Аким много раз смущался, все время думая с опаской о том, что он обязательно делает что-то не так и не эдак, превратившегося для него в настоящую пытку, хозяева пригласили гостя пройтись по участку, подышать воздухом.

Участок был столь обширен, что за домом и за садом, как показалось Акиму, тянулась самая настоящая роща из русского разнолесья – сосен, елей, берез, осин, орешника, малиновых зарослей и мелкого подлеска. Ходить по высокой, редкой, порыжевшей от солнца траве, обильно усеянной сосновыми и еловыми шишками и перепрелым валежником, было неудобно, но настоянный на дневной жаре воздух был столь ароматен и густ, богат терпкими сосново-еловыми запахами, что это маленькое неудобство искупалось с лихвой.

Кавалергардов, Аким и красавица-дама в малиновой кофточке с кокетливыми погончиками гуляли не более получаса, разговор вели самый незначительный – о деревьях, травах, птицах, в большинстве своем смолкших к этой поре. Разговор этот был легок для Востроносова, природу он знал много лучше своих собеседников и чувствовал себя куда свободнее, чем за обедом. Сказав несколько слов о сухом жарком лете и частых лесных пожарах, Кавалергардов начал все чаще и все аппетитнее позевывать, его жена-красавица, заметив это, спросила:

– А ты, папочка, баиньки хочешь?

– Да, вздремнуть часок бы в самый раз, – ответил Илларион Варсанофьевич и предложил повернуть к дому.

Акиму отвели комнату наверху, где стояла широкая деревянная кровать. В комнате еще был письменный стол, диван, платяной и книжный шкафы, словом, все необходимое для того, чтобы можно было жить в полное удовольствие. Но комнатой этой, как видно, пользовались не хозяева, она предназначалась лишь для гостей.

Акима провела сюда по деревянной лестнице сама красавица-хозяйка. Толкнув дверь, она указывала на кровать и сказала: