Читаем Третий прыжок кенгуру (сборник) полностью

Федор же, не прожевав ломтик сыру, налил себе вторую, выпил, точнее опрокинул в разверстую пасть, как и первую, слегка поморщился и пояснил:

– Не могу, понимаешь, ее видеть, заразу, пока она плещется. Борюсь тем, что истребляю категорически! – это последнее слово он произнес в явном затруднении. Хмель уже начинал властвовать над ним.

Подумалось: «А не дешевая ли все это импровизация насчет молодого режиссера и экранизации моего романа?» Даже восторженно произнес про себя: «Находчив, собака».

Иквашин, будто прочитав мои мысли, заговорил именно об этом:

– Давно, понимаешь, нацелился на «Судьбу и суд». Может, это и не лучшая твоя вещь, но острая, пружинистая, как раз для драматургического действа. И актуальности не утратила. По выходе в застойные-то годы не прозвучала в полную силу, а сейчас в самый раз. Как нельзя ко времени.

Я попробовал возразить:

– Отчего же, по выходе и критика отозвалась, и читатели отреагировали. Грех жаловаться.

– Не то, все не то, – бурно запротестовал Федор, с пьяным упорством продолжая настаивать: – Знаю, что говорю. Знаю! В полном застое все глохло. А сейчас экран оживит. Всколыхнет. Она у тебя в «Роман-газете» выходила?

– Нет.

– Вот видишь, а после фильма выйдет. Помяни мое слово, выйдет. Читатель потребует. Непременно. Это я тебе говорю.

Захотелось отделаться от пьяного болтуна. Но как? Он нетвердой рукой снова разливал вино. На этот раз налил не только себе, а и мне.

– Давай, понимаешь, поддерживай, а то взвалил на меня одного. Хитрый.

Слаб человек, пришлось заодно пригрубить. На этом бутылка опустела. Я вздохнул с облегчением. Но, оказывается, рано.

– Пошли ко мне! – потребовал Иквашин. – Уничтожим и мои запасы. – Обхватил меня и поволок.

Понимаю, что не надо идти, все во мне бунтует, а он силой тащит. И я странным образом подчиняюсь.

– Знаешь, почему необходимо уничтожить запасы? Начисто уничтожать! – пьяно продолжает Иквашин. – Оставь в доме хоть каплю, жена, зараза, бутылки не купит. А уж когда совсем сухо, тогда деваться некуда, тогда хочешь – не хочешь – принесет. И не одну, а две, может даже и больше. Сам понимаешь, дом без вина оставить невозможно.

Противно было слушать эту пьяную болтовню и идти к Иквашину не хотелось, но он влек и влек меня, цепко обхватив за плечи. А я, вопреки все нараставшему нежеланию, плелся и плелся.

Чтобы переменить тему, я задал давно мучивший меня вопрос:

– Федор, почему у тебя фамилия такая странная: Иквашин? Не просто Квашин, а именно Иквашин?

– Ха, – радостно осклабился он, – ты это очень правильно сказал: именно Иквашин. Вышло все случайно. Ох, этот проказник случай! По его вине происходят самые невероятные вещи: красавицы оказываются замужем за уродами, бездари и прохвосты наделяются властью и силой. Им бы по их умственной скудности влачить жалкое существование, а они благоденствуют по-королевски. Те, кто не совершал подвигов, удостаиваются самых высоких почестей, а те, кто геройствовал, вымаливают жалкие крохи или помалкивают в тряпочку, опасаясь, как бы чего хуже не случилось. Ну и так далее, не будем углубляться и уклоняться в сторону. Скажем кратко: читай 66-й сонет Вильяма Шекспира и другие классические произведения. Все давно объяснено, но от этого ничего пока не изменилось. Ничегошеньки!

Умственное напряжение, видимо, стоило Федору немалых усилий, он неожиданно так качнулся, что должен был упасть, если бы я его не поддержал. Восстановив с моей помощью более или менее устойчивое равновесие, Иквашин некоторое время тупо глядел на меня, а потом взревел:

– Так о чем это я?!

– Меня интересует, почему ты не Квашин, а Иквашин? Почему у тебя фамилия такая странная?

– А-а, это случайно, счастливая случайность. Сначала-то мне не казалась она счастливой, протестовать было дурак вздумал. Вот слушай, это, брат, целая история. Призывался я в армию еще тогда, когда в деревне паспортов не давали. Призывался как Квашин Федор Иванович. И службу проходил под этим именем.

Демобилизовался честь по чести. Как только выкатились за железные ворота, хватанули глоток волюшки и пошли по кругу. Это уж как полагается. Нарезались по-свински.

А что? Имеем право воротнички не застегивать – нам никто не указ. Кто идет? Дембель. Так что вали в сторону. Документы о том, что ты вольный человек, как поется в старой песне, «в кармане маленьком моем». А что там написано, мне до фени. Раз писарь написал, так тому и быть.

Только когда как следует прочухался, а если быть точным, то после недельной пьянки, когда встал честь по чести на учет в военкомате, обнаружил, что я не Квашин, а Иквашин.

Ух, взорвался, стал рвать и метать. А тут еще Клавка, стерва, со слезами бросилась на грудь, запричитала: «Прости, Федя, не дождалась, замуж вышла, ты другую найдешь, может, и лучше, а нам, знать, не судьба». Пихнул я ее в сторону и сорвался, пошел гулять по свету Иквашиным.

Потом, когда на сценарных обучался, печататься начал, подписывался уже Иквашин. Но вкуса к новой фамилии еще не чувствовал, лишь впоследствии уверился – крупно повезло.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

Ханс Фаллада (псевдоним Рудольфа Дитцена, 1893–1947) входит в когорту европейских классиков ХХ века. Его романы представляют собой точный диагноз состояния немецкого общества на разных исторических этапах.…1940-й год. Германские войска триумфально входят в Париж. Простые немцы ликуют в унисон с верхушкой Рейха, предвкушая скорый разгром Англии и установление германского мирового господства. В такой атмосфере бросить вызов режиму может или герой, или безумец. Или тот, кому нечего терять. Получив похоронку на единственного сына, столяр Отто Квангель объявляет нацизму войну. Вместе с женой Анной они пишут и распространяют открытки с призывами сопротивляться. Но соотечественники не прислушиваются к голосу правды — липкий страх парализует их волю и разлагает души.Историю Квангелей Фаллада не выдумал: открытки сохранились в архивах гестапо. Книга была написана по горячим следам, в 1947 году, и увидела свет уже после смерти автора. Несмотря на то, что текст подвергся существенной цензурной правке, роман имел оглушительный успех: он был переведен на множество языков, лег в основу четырех экранизаций и большого числа театральных постановок в разных странах. Более чем полвека спустя вышло второе издание романа — очищенное от конъюнктурной правки. «Один в Берлине» — новый перевод этой полной, восстановленной авторской версии.

Ганс Фаллада , Ханс Фаллада

Проза / Зарубежная классическая проза / Классическая проза ХX века / Проза прочее