Третий прыжок кенгуру (сборник)

И отдохнуть надо, чайку попить, на огонек, глядишь, сосед завернет, словцом перекинуться обязательно требуется, жизнь такая – проблем-вопросов не убывает. Опять же в телевизор глянуть, от жизни отставать нельзя. Перед сном пройтись – жить на природе и не воспользоваться – грех.

И дня нет. С тоской вспоминаешь, как в былине сказывается: «День-то за днем бежит, как дожж дрожит». То есть не видишь дня.

Взял один журнал, другой, пробежал взглядом по оглавлениям – есть, есть что почитать. Порядочно пропущено из того, о чем судачат и спорят не одни критики, а и широкий читатель, что на слуху у всех, о чем чуть ли не каждый считает для себя обязательным иметь собственное мнение.

А у меня нет собственного мнения. В разговоре глубокомысленно помалкиваю или отделываюсь самыми неопределенными фразами вроде: «Да, свежо, ново, остро, злободневно, но глубины маловато» и т. д.

И стыдно становится. Особенно во сне стыд пробирает. Должно, во сне-то совесть громче говорит…

Да, совесть в ночной тиши сильно говорит, а подлая натура какое-никакое оправдание нашептывает: если в литературе твердо стоишь на ногах, если не штатный критик, то вчитываться во все и необязательно.

Даже секретари Союза не больно-то обременяются чтением, а ведь считается, будто руководят литературным процессом. Судят обо всем по справкам, которые готовят референты.

Удобно. Оправдываются – иначе утонешь, захлебнешься, да и впросак попадешь со своим субъективным мнением. Коллективное-то, обкатанное, обговоренное куда надежнее, а главное – безопаснее.

Кто что вякнул, а ты ему: «Против всех ломишься? Твоя воля, но непродуктивно, это я тебе по-дружески».

Да еще внушить это надо проникновенным задушевным тоном. И все. И спи спокойно.

Как тут не вспомнить старинный завет: от многого знания многие беды проистекают. И мещанин издревле прозорлив. Куда как прозорлив.

Для отбоя

Стал я одним из секретарей. Хлынули ко мне друзья-приятели. Да не одни друзья, просто знакомые и вовсе незнакомые своими книгами завалили. Каждый сует, сопроводив лестными надписями.

Таких витиеватых славословий, полагаю, и гоголевские чиновники столоначальникам или кому-то повыше не подносили. А у нас это запросто вошло в плоть и в кровь, в каждого въелось.

Потому как успех и благополучие не от одних твоих способностей, не от труда твоего только зависят, а больше от словечка нужного человека, от его благосклонного кивка. Раз начальник – то и рука. А без руки ты что? Пустое место – глянуть не на что.

Казалось бы, ты член Союза, профессионал, готова рукопись – иди с нею в издательство. Нет, жмется, ищет протекции.

Иной раз спрашиваешь: «Для чего тебе протекция, содействие? Ведь рукопись сама за себя скажет».

Отвечает: «Скажет-то скажет, да кто услышит? Ведь с улицы явился. А звонок или словцо брошено, и совсем другое дело».

Приходишь, тебя, может, и без улыбки, без распростертых объятий встретят, пусть не очень ласково, но выдавят: «А ну посмотрим, посмотрим, чем порадовали». Это если не слишком сильная рука. А если посильнее, то и спросят еще: «А кому желаете рукопись на рецензию?» Это уже высший знак расположения. Считай, дело в шляпе. Беспокоиться не о чем.

Такая у нас правда. «Умей писать, но пуще того умей печататься!»

На что больше сетует в разговорах между собой да на собраниях братья-писатели? На то, что мало друг друга читают, мало один о другом знают. Поэтому-де и творческого разговора не получается. На собраниях сотрясают воздух общими фразами, а дела нет.

Грешен, сам по первости на это сетовал. И сетовал искренне, в душе обида кипела.

А вот и я секретарь. Спускаюсь после заседания по лестнице с приятелем, тоже с секретарем, но в отличие от меня со стажем. Едва тащу разбухший портфель и еще под мышку кое-что прихватил. Приятель любопытствует:

– Для работы столько книг?

– Какое! Насовали, просят мнение высказать. Читать придется, а где время взять?

– Да ты что? Только на свет родился? Мы и так на заседаниях и совещаниях свое творческое время гробим, а ты еще читать? Для этого придется не спать, не есть и самому не писать…

– Так ведь обидится, коли не прочитаешь.

– И пусть.

– На собраниях колоть глаза станут, сам знаешь, какая у нас публика. Не постесняются.

– Стал секретарем – терпи. Но не безропотно, отбиться умей.

– Как?

– Да просто. Слышал, как один из наших лидеров недавно на собрании отбивался? Лихо. Ко мне, говорит, сотни писателей обращаются со всякими просьбами. Девяноста девяти помогаю, а сотому вынужден отказать. Так этот единственный из сотни обиженный громче всех кричит: секретари никому не помогают. Попробуй докажи, что всем помогаешь, только ему и не помог. И бей в эту точку. Втолковывай, что это и есть святая правда. Неважно при этом, помог ты на самом деле девяноста девяти или только одному. Стой на своем.

– Дела, понятно: звонишь, ходатайствуешь, бумаги пишешь, просишь, там многое и не от тебя зависит. А книгу-то прочел – не прочел – видно.