Третий рай

Саша вернулся в свой номер - он еще довольно долго называл комнату, в которой провел почти год, именно так - с некоторыми изменениями в фигуре. Он был ощутимо перекошен в сторону, не без злорадства представляя, как виновница этого перекоса сама же и будет его исправлять, и обзавелся выпуклым, тугим, как барабан, животиком. Глаза его, еще более мутные, чем вчера вечером, рассеянно блуждали по обстановке, и мыслей в них никаких не читалось.

Произошедшее только что было, пожалуй, событием не менее странным, чем авария вчера - мало того, что стоящие за столами люди хлопали ему, именно ему, а не его конфузу, так ворвавшийся следом за ним Арнольд одним жестом остановил хлопки и начал...

В течение этой речи Саша как-то незаметно оказался возле хрустальной ( впрочем, стекло от хрусталя Саня вряд ли бы смог отличить) салатницы, наполненной черной икрой, и запустил туда ложку, потом еще одну. Не надо думать, что Сашок просто быстро ел - нет, ел он именно двумя ложками, двумя руками, и пританцовывал при этом. Соседи смотрели на него с одобрением, Саша их просто не замечал. Будущее казалось ему черным и мрачным, как икра, которую метал он в рот двумя ложками, и поэтому он наедался впрок. Когда первый голод был утолен, Саня наконец-то смог обратить внимание на остальные закуски, которые стояли рядом, и пожалел о своем обжорстве...таких яств он не видел никогда, и даже описать бы не смог. Хотя описывать еду - как ему казалось на тот момент - ему не придется никому и никогда.

Рядом с ним стояли двое - взъерошенный очкарик с отсутствующим взглядом, с узкими плечами, обсыпанными перхотью, как снегом, обгрызенными ногтями и белесыми волосками жидкой бороденки, которую и заметить-то было трудно. Вторым, с правой стороны, был небольшой и складный, как гимнаст, паренек с густыми ресницами, сломанным носом и каким-то очень печальным взглядом. Он выглядел так, как будто только что потерял кого-то очень близкого.

- Кушай, кушай - сказал маленький- кушай, кушай... кушай не кушай, один хрен. Во, начнет сейчас распинаться, балабон...

Саша на покосился в сторону - Арнольд, подняв руки вверх, дожидался тишины. В следующий миг Саньку пришлось застыть с одной ложкой во рту, и второй - приготовленной, так как Арнольд очередной раз обратил внимание всех присутствующих на скромную персону новичка.

- Господа! Мне хочется, чтобы вы еще раз обратили внимание не человека, который, как мне хочется думать, плавно и естественно вольется в наше коллектив. Нет, я сказал неверно - в нашу дружную семью, в нашу спаянную ячейку, в наш здоровый организм.

Стоящие за столами прекратили работу челюстей и посмотрели на Санька. Он, честно говоря, ничего особенного в этих колющих его отовсюду взглядах не заметил. Если бы его не было, пожалуй, никто бы и не расстроился. Так же как никто не удивился тому, что он вдруг возник.

- Я не буду лгать и говорить, что этого человека привела сюда душевная потребность. Буду говорить честно и открыто - этот тот самый великий, не побоюсь этого слова, водитель, который вчера завершил карьеру М-2. И я ему благодарен, поскольку в свете сегодняшних разработок стало ясно, насколько демонстрационный экземпляр, оставленный нами для контакта с популяцией, вызывал к себе слишком пристальное внимание. Это говорит только о том, как далеко нам до идеала, и, соответственно, как далеко нам до цели, которую мы наметили и ради которой, не побоюсь высокопарных слов, каждый готов расстаться если не с жизнью, то с благосостоянием уж наверняка.

- Во трендит, как Троцкий. - вдруг с ненавистью проговорил маленький паренек. - с благосостоянием. А кто застрелил троих, которые слинять пытались?

- И правильно сделал. - вдруг вступил в разговор очкарик. - и правильно сделал. Человечество еще не готово к открытиям такого масштаба. Я с Арнольдом полностью согласен - пока люди думают только о своей мошне, то идеальные технологии им - как кнопка от ядерного чемоданчика какому- нибудь дикарю. Он и нажмет-то, дурак, только ради интереса, а бед причинит столько, что даже страшно подумать.

- И что теперь? Расстреливать? А если я не хочу тут жить? Вы против моей воли идете, значит, тут... тут... тюрьма, блин. Вот.

Очкарик, который занимался созданием бутерброда - по видимому, аппетит Саши внушил ему опасения, а может, икра подавалась к столу далеко не каждый день - оторвался на секунду от своего занятия и снисходительно бросил.

- А тебе- то какая разница - свобода, несвобода? Как ты на свободе жил? Где? В какой-нибудь дыре, где высшее достижение культуры - это комедия "Чокнутый профессор"? Ну и что ты там видел?

- А здесь что я вижу?

Саша, который не мог взять в толк, что такого страшного в комедии про жирного негра, все вся семья так жизнелюбиво пускает газы за столом и радуются, как дети, насторожился.

- Да ты ничего и не увидишь.

Вот что раздражало до безумия в очкарике с самых первых секунд, с самых первых его слов - так это снисходительно- самоуверенное отношение к собеседнику. Казалось, что делает одолжение, цедя из себя некие неопровержимые истины.