Третий рай

- Что ты можешь увидеть? Что может увидеть подопытная крыса? Разве она может понять, что своей жизнью, никчемной, в сущности, она спасает множество высокоорганизованных существ?

Маленький гимнаст, который, Саша был в этом уверен, мог бы свернуть очкарика в бараний рог, посмотрел на него искоса и хмыкнул.

- Попался бы те в моем городе. Там мы с такими, как ты, просто поступали. Очки били. Ты бы там долго не прожил. Ты тоже крыса. Чем ты меня лучше? Тем, что линзы нацепил?

Очкарик, с которого неожиданно слетела спесь, вдруг вздохнул и сказал с обычными человеческими грустными нотками.

- Да нет, дорогуша. Я не крыса. Я скорее собака подопытная. Белка. А в остальном, конечно, никакой разницы нет. Только я получаю от своего нахождения здесь массу удовольствия, чего я не могу сказать о тебе. Я наслаждаюсь своей тюрьмой, мне она нравиться. По крайней мере Арнольд избавил меня от общения со всяким...

Он вдруг покосился на гимнаста и докончил.

- А приятных людей и тут хватает.

Саша, увлекшись спором своих соседей, пропустил большую часть речи, а как только навострил уши, тот же самый невыносимый очкарик ткнул его локтем в бок и обнадежил.

- Ты не напрягайся. Арнольд свои речуги толкает каждый раз, как кого-то нового сюда притаскивает. Да и пунктиков у него всего несколько.

- Пунктиков? Каких?

- Он ненавидит Америку. - теряясь взглядом в пространстве и, кажется, не видя ничего, сообщил гимнаст. - он считает, что эта страна - позор цивилизации.

- Да-да - радостно подхватил очкарик. - позор цивилизации, который неизбежно приведет к ее гибели. Этакое гнилостное, мертвое пятно на теле всемирной культуры.

Саша пожал плечами. В его родной деревне, чтобы добиться расположения девок, надо было виртуозно обращаться с двумя словами. Причем, заметьте - словами американскими. Деревня Пузас всегда считала Америку этаким светочем, раем обетованным на земле, который им никогда не увидеть, но который от этого, конечно же, хуже не становиться. И вдруг - гнилостное пятно... Надо же, словечко подобрали. Сказали бы просто -супер грязь.

- Еще, как ни странно, он ненавидит попсу.

Вот тут уж Саша просто потерял дар речи. Это не влезало ни в какие ворота. Страна корчилась в экстатических судорогах, хватала льющуюся с экранов сладкую муть широко раскрытым клювом - и на тебе. Как это можно - ненавидеть кумиров следы в пыли которых готовы целовать и считать это счастьем миллионы людей? Тут Сашу осенило. Он понял все. И ненависть к попсе тоже.

- Я все понял. - радостно сказал он. - ваш хозяин не любит попсу. Он любит рок. Цоя там...

Очкарик состроил такую рожу, как будто в глаз ему брызнули лимонным соком и небрежно бросил.

- Нуль. Он Цоя твоего считаем полным нулем. И всю роковую шатию вкупе с ним.

Саша моргал, не зная, что сказать. Он начал смутно понимать, что с человеком, который не любит ничего, дело делать будет очень трудно.

- Ну хоть что-то он любит? - почти с отчаянием вопросил Саша, уже готовясь услышать, как приговор - нет.

- Люююбит - с невыразимым презрением протянул гимнаст и изобразил звук плевка. - нашел, тоже мне, что любить. Он стихи любит.

- Да. - с прискорбием в голосе подтвердил очкарик. - да, это правда. ОН любит стихи.

- Пропал. - обреченно проговорил Саша. - все. Конец. Дальше некуда.

- Действительно- подхватил очкарик, и в голосе его насторожившийся Саня уловил странные нотки. - Действительно, куда мы катимся под руководством человека, который в наш век осмеливается любить стихи? Это же позор. За что их любить? Они не приносят деньги. Они не нужны. Скрипач не нужен...

- Погоди, погоди - вдруг осенило Саню. Его идея была так хороша, что даже увлечение Арнольда перестало быть маразматическим и диковатым. - Ну а ведь все эти знаменитости, ну эти.. супер...

- Забудь это слово - трагическим голосом проговорил очкарик. - здесь нет ему места...

- Ну ладно - не стал спорить Саня. - звезды, короче. Они же тоже на стихи поют... как сказать... песни на стихи... ведь говориться - песни на стихи? Ну так может, Арнольд не совсем того ...

Саня покрутил пальцем у виска. Но робкая его попытка оправдать безумца, который в этом мирке полновластно правил, была разрушена саркастической усмешкой гимнаста.

- Ну ты сказал. - он фыркал от негодования, как кот - не того... как раз он то и того. Кто тебе сказал, что песни на стихи поют? Ты сам то подумай, а потом говори. Если бы все пели на стихи, кто бы их тогда слушать стал? А? То-то и оно-то.

- А на что же они тогда поют? - озадачился Саня. Сложность мира представала ему постепенно во всей своей красе.

- А ни на что. Сидит звездунья с бодуна, и думает, что бы такое назвездить. Потом понимает, что нужно спеть. Чтобы спеть, нужно написать. Вот он берет и пишет.

- Что? - Саню захватило описание процесса творчества.

- А что в голову взбредет. Муси - пуси тра-ля-ля. Три рубля.

- Э, постой - возмутился очкарик. - у тебя рифма есть. Ля-ля рифмуется с рубля. Это уже стихи. Это не годиться. Народу не понравится. Лучше два баран.

- При чем здесь два баран? - теперь возмутился гимнаст, на что очкарик лаконично заметил.