Третий рейх. Дни войны. 1939-1945

После войны Фуртвенглер вспоминал, что многие, кому довелось побывать на концерте или слышать трансляцию по радио, ненадолго попадали в мир более высоких духовных ценностей, нежели то, что предлагали нацисты. Однако в зависимости от исполнителя и слушателя музыке приписывалось самое разное значение. Например, «когда я слушаю Бетховена, — писал один музыкальный обозреватель в 1942 г.. — я становлюсь храбрее»[1310]. Одна гостья фестиваля в Байройте призналась в 1943 г., что концерт придал ей «сил и мужества для предстоящей работы»[1311]. Жители Байройта, напротив, считали роскошь фестиваля вызывающей. Однажды, наблюдая за гостями, пьющими коньяк, один солдат заметил: «Ну вот опять: нам, как всегда, достанутся объедки»[1312]. Больше всего фестиваль раздражал тех, кто в результате бомбежек остался без крова. Так, наблюдая за гостями в театральном ресторане, один из бездомных сказал: «Эти сволочи жрут и хлебают в три глотки, а кто лишился всего, может только мечтать о глотке вина»[1313]. Даже за пределами Байройта люди жаловались на огромное количество припасов, которое тратится на фестиваль, в то время как власти рекомендуют всем жить впроголодь: и без того перегруженный железнодорожный транспорт доставлял в Байройт 30 тысяч человек, многие из которых получали от военных заводов отгул на большую часть недели[1314]. Для тех, кто попадал на фестиваль, подобный праздник казался невероятно щедрым подарком фюрера. Их слова благодарности в соответствующей форме заносились в рапорты службы безопасности СС. Хотя для большинства людей фестиваль был всего лишь короткой (хоть и не всегда желаемой) передышкой. Неосязаемая музыка оставалась далекой от жизни, и, слушая ее, зрители в опере или концертном зале вставали на тропу эскапизма, протоптанную для них Геббельсом. Один из рабочих военного завода, посещавший фестиваль, в 1943 г. признавался: «Когда опустился занавес, мы еще долго не могли прийти в себя»[1315]. Должно быть, то же самое переживали многие.

Успехи Третьего рейха в стремлении популяризовать новую немецкую музыку были весьма скромны. Рихард Штраус, несомненно, являлся наиболее известным композитором фашистской Германии, тем не менее нацисты не одобряли женитьбу его сына на женщине, считавшейся еврейкой. В 1938 г., когда к рейху была присоединена Австрия, где проживала семья композитора, во время погрома 9-10 ноября штурмовики ворвались к невестке Штрауса, Алисе, безжалостно избили ее и разграбили дом. Протест композитора и его хорошие отношения с гаулейтером Вены Бальдуром фон Ширахом — другом семьи Штрауса еще со времен, когда его отец работал театральным директором в Веймаре — сыграли определенную роль, однако Штраус не сумел предотвратить отправку алисиной бабушки в Терезиенштадт. Он подъехал на своем лимузине к воротам лагеря и величественно произнес: «Я композитор Рихард Штраус». Недоверчивые охранники его не пропустили. Бабушка умерла вместе с еще 25 еврейскими родственниками Алисы. Тем временем по подсказке Геббельса полиция ворвалась в дом невестки Штрауса и увезла ее на допрос в присутствии мужа, которого под давлением заставляли развестись с ней. Но он упорствовал. Нескончаемые письма композитора Гиммлеру и другим руководителям так и не помогли добиться ясности относительно наследства, право на которое Штраус собрался передать своим полуеврейским внукам. В 1942 г. Штраус оставался наиболее востребованным оперным композитором Германии, но при этом находился в стесненных финансовых обстоятельствах и, в отличие от некоторых современников, больше не пользовался благосклонностью режима. Ему приходилось мириться с опасностью, постоянно угрожавшей жизни его невестки и внуков[1316].

Истинные взаимоотношения композитора и власти неожиданно раскрылись 28 февраля 1941 г. на встрече ведущих композиторов с Геббельсом: Штраус попытался убедить министра пропаганды отменить недавнее решение, урезавшее авторские отчисления солидных композиторов в пользу авторов более популярной развлекательной музыки, наподобие обожаемого Гитлером Франца Легара, чьи сочинения Штраус считал самоокупаемыми. В ответ Геббельс зачитал вслух компрометирующий отрывок из письма Штрауса либреттисту Стефану Цвейгу (от 17 июня 1933 г.), в котором композитор критиковал режим, а затем закричал на Штрауса: «Замолчите! И знайте — вы не имеете ни малейшего понятия о том, кто вы и кто я! Легар владеет массами, а вы нет! Хватит разглагольствовать о значении высокой музыки! Это не облегчит вашу участь! Культура прошлого несравнима с достижениями будущего! Вы, герр Штраус, уже в прошлом!»[1317] В 1943 г. композитор оказался в еще более затруднительном положении, отказавшись разместить в своем доме эвакуированных. Год спустя он повторил свой отказ, и Геббельс попытался наложить запрет на его оперы, но это решение отменил Гитлер. Тем не менее власть и партия проигнорировали восьмидесятилетие композитора. Штраус окончательно впал в немилость.