Третий рейх. Дни войны. 1939-1945

Байройт и его фестивали всегда с трудом вписывались в историю Третьего рейха, в немалой степени благодаря тому, что ими руководили потомки Вагнера при непосредственном участии Гитлера, тогда как прочие аспекты музыкальной жизни находились под контролем Имперской музыкальной палаты, т.е. Министерства пропаганды Йозефа Геббельса. В 1940 г. министерство заявило, что в Германии насчитывается 181 действующий оркестр, где работают 8918 музыкантов[1305]. Им приходилось приспосабливаться к условиям военного времени, выступая на военных заводах и благотворительных мероприятиях в поддержку армии. Из политических соображений режиму пришлось пересмотреть свое некогда враждебное отношение к музыкальному модернизму: то, что Венгрия являлась союзником Германии, позволило в 1942 г. Мюнхенской филармонии под управлением дирижера Освальда Кабасты исполнить «Музыку для струнных, ударных и челесты» Белы Бартока, хотя композитор всегда был категорически против того, чтобы его произведения исполнялись в нацистской Германии (к тому времени он эмигрировал в США). Однако именно из политических соображений оркестрам предоставлялась возможность выезжать с гастролями в оккупированные страны, тем самым распространяя и популяризируя немецкую музыкальную культуру. Подавляющая часть репертуара состояла из сочинений немецких авторов, среди которых особое место занимали в те годы еще здравствовавшие классики — Рихард Штраус и Ганс Пфицнер. Благодаря выдающимся дирижерам, таким как Ойген Йохум, Ганс Кнаппертс-буш, и молодым талантам, как Герберт фон Караян и Карл Бём, исполнительское мастерство оставалось на очень высоком уровне, но только до 1943 г., когда почти все концертные залы и оперные театры были разрушены, а многих музыкантов и концертмейстеров призвали в армию. Бём удержался лишь благодаря тому, что начинал концерты с нацистского приветствия, а Караян, еще в 1933 г. вступив в НСДАП, снискал репутацию благонадежного человека, начав в военные годы соперничать за зрительское признание с более опытным дирижером Вильгельмом Фуртвенглером[1306].

Как бы то ни было, Гитлер оставался поклонником Фуртвенглера (в 1942 г. фюрер назвал его «единственным дирижером, чьи движения не выглядят нелепо»[1307]). Подобный комплимент в дальнейшем послужил доказательством преданности идеалам рейха. 13 января 1944 г. Геббельс записал в своем дневнике: «Я с удовольствием замечаю, что чем сильнее ухудшается наше положение, тем больше Фуртвенглер поддерживает режим»[1308]. Во время войны Фуртвенглер стал своего рода придворным дирижером нацистской элиты. В 1940 г. — за неделю до начала вторжения — он давал гастроли в Норвегии, и немецкое посольство в Осло, осведомленное о планах германской армии, назвало их «весьма своевременным событием, способным пробудить интерес к немецкому искусству и к самой Германии». В 1942 г. Фуртвенглер исполнял Девятую симфонию Бетховена на торжестве в честь дня рождения фюрера. Все это он совершал непреднамеренно. Благодаря своим консервативно-националистическим взглядам дирижер продержался в Германии до января 1945 г., пока во время антракта не столкнулся с Альбертом Шпеером. «Маэстро, у вас такой усталый вид», — сказал тот и многозначительно посмотрел на дирижера: вероятно, намекая на то, что после концерта Фуртвенглеру лучше из Швейцарии не возвращаться. Дирижер верно понял министра вооружений и в Германию не вернулся[1309].