Третий рейх. Дни войны. 1939-1945

Судьба второго по популярности композитора Германии, Ганса Пфицнера, сложилась несколько удачнее. Будучи человеком скаредным и себялюбивым, он постоянно сетовал на то, что, дескать, власть его игнорирует, и в марте 1942 г. записал: «Нет ничего хорошего в том, что важные посты занимают люди решительно недалекие и необразованные, и никто ни разу не прислушался к моему мнению»[1318]. Пфицнер нашел поддержку не в Германии, а в оккупированной Польше, где гаулейтер Грейзер вручил ему премию Вартеланда в размере 20 тыс. рейхсмарок, а генерал-губернатор Франк пригласил в мае 1942 г. дирижировать на концерт в Кракове, состоявший из произведений самого Пфицнера и других авторов. Год спустя, получив аналогичное приглашение, композитор был так растроган, что написал по этому случаю шестиминутное «Краковское приветствие». Пфицнер пережил войну и скончался в зальцбургском доме престарелых в 1949 г. в возрасте 80 лет[1319]. Значительно более успешным композитором был Вернер Эгк, в 1930-е гг. сникавший одобрение Гитлера за сочинение, перекликавшееся с идеологическими темами нацизма, несмотря на откровенно модернистский стиль произведения. Его опера «Пер Гюнт» шла во многих немецких театрах в 1939—1940 годах, в 1941 г. ее поставили в Праге, а в 1942 г. — в Париже. К тому времени Эгк возглавлял отдел композиторов в Имперской палате музыки и зарабатывал 40 тыс. рейхсмарок в год. Его новое произведение — «Колумб» — проводило четкую параллель между покорением Америки европейцами и борьбой за создание Германской империи на востоке. В феврале 1943 г. Эгк написал в «Фёлькишер беобахтер», что не сомневается в военной победе Германии, которая приведет к «слиянию идеалистичной политики и реалистичного искусства»[1320]. Популярность Карла Орфа, чья «Кармина Бурана» имела сенсационный успех после первой же постановки в 1937 г., во время войны напротив пошла на убыль. Его оперу «Мудрая женщина», премьера которой состоялась в феврале 1943 г., приняли уже с меньшим энтузиазмом. «И ради такого искусства жертвуют собой немецкие солдаты на фронте?» — вопрошал один из критиков после представления в Граце в марте 1944 г. Во время второго показа местные нацисты встали с мест и устроили абструкцию. Последующие заявления Орфа о том, что опера служила средством открытого сопротивления нацистскому произволу, кажутся сомнительными: слова либретто о тирании и беззаконии произносил не хор героев, а сборище злодеев и бездельников, и потому все действо невозможно было воспринять всерьез[1321].

В конечном счете, за время войны значительных музыкальных произведений в Германии появилось немного. Наиболее заметные сочинения исходили из совершенно иного источника: авторами их были композиторы-евреи, томившиеся в Терезиенштадте. Кроме Виктора Ульмана и Курта Геррона, находились и другие заключенные, кто за недолгие годы существования в лагере успел написать музыку различных жанров и даже исполнить ее за колючей проволокой. Самым проникновенным сочинителем была Ильза Вебер, писавшая стихи и музыку и исполнявшая свои произведения под гитару во время ночных обходов — она выполняла обязанности медсестры детского отделения лагерного госпиталя. Ильза Вебер родилась в 1903 г. и до депортации в 1942 г. работала редактором и режиссером на пражском радио. Ее муж и младший сын были с ней в лагере, тогда как старшего сына им удалось переправить в Швецию. В отличие от популярных песен Зары Леандер и Лале Андерсен, рассказывавших о временах, когда друзья, родственники, супруги и возлюбленные встретятся вновь, песни Вебер не внушали подобных иллюзий:

«Прощай, мой друг, закончилась вдруг
Дорога, по которой скитались.
Мне выпало место в польском экспрессе,
Навсегда я с тобою прощаюсь.
Ты был добр и верен, помогал мне все время,
От невзгод укрывал, не боясь.
Я рядом с тобою забывала невзгоды
И боль, что нам доставалась.
Время вышло, прощай! И меня вспоминай,
И годы, что мимо промчались.
Тебе сердце отдам — без меня не страдай.
Навсегда я теперь удаляюсь»[1322]

.

Задушевная простота ее слов наилучшим образом отразилась в колыбельной «Вигала», которую, по воспоминаниям, она пела в лагере сыну Томми и другим детям, вызвавшись сопровождать их в газовую камеру Освенцима 6 октября 1944 г.:

«Вигала-Вигала-вил,
Мир на месте застыл.
Ничто не нарушит мир и покой:
Спи спокойно, мой дорогой»[1323]

.

V