Третий. Текущая вода

Она выкарабкалась из палатки и начала хлопотать у костра.

— Ты сиди, сиди, — сказала она, — не вставай, мешаться будешь тут…

Зоя стояла у березы.

Я видел опущенную голову, волосы падали на лицо, она их не отводила. Из-за волос не было видно того местечка под подбородком, куда я чаще всего целовал ее. И не было видно маленькой родинки на этом месте.

Она отвела лицо в сторону, когда я посмотрел на нее, потом просто прикрылась ладонью.

Наверное, и так она чувствовала мой взгляд, поэтому повернулась ко мне спиной и обняла березку левой рукою. Карина уже успела открыть сыр, рассыпала в кружки кофе, разложила галеты. Чайник пофыркивал на веселом огне.

— Вот и все, — сказала она. — Приобщимся к нищете. Зоенька, иди, садись.

Зоя молча покачала головой.

— Не капризничай, девка, — мягко уронила Карина. — Ты же сегодня так ничего и не поела.

Зоя опять покачала опущенной головой. Она стояла, потом сползла по стволу вниз и села на корневище. От костра были видны только ее плечо и голова.

Карина быстро подошла и склонилась над ней. Она что-то говорила Зое, но та молчала и изредка качала головой.

Карина вернулась к костру, села на бревно и подперла кулаком подбородок.

— Ох, бедная, бедная, — произнесла она тихо.

…Мы пили кофе, а Карина то и дело посматривала за палатку, где за скосом туго натянутого брезента, виднелась Зоина опущенная голова.

— Вчера она рассказала о себе, тебе и Жоре. Многого она не рассказала, но судить можно.

Кофе дымился в ее кружке, остывал, она забывала отпивать его, терла ладонью загорелый лоб.

— Гадкая история, Валя. Я почему-то думаю, что ты знаешь, как все это называется. Или нет?

Что ей скажешь?

Конечно, знаю. Собственные терзания ни при чем. Можно многое объяснить, но нельзя ничего оправдать.

— Нельзя, — сказала Карина. — Ты же мужчина, и нельзя ничего оправдывать. Слушай-ка дальше.

Она посмотрела за палатку.

— Этой весной она опять попросилась ко мне… Если бы она хоть что-нибудь рассказала!.. Опять увязался Жора. Я к нему претензий не имела, он хорошо работал. Но просто опасалась я его. Мало ли к нам в партии прибивается — и бичи хронические, и юнцы, и уголовники. У Жоры две судимости — в общей сложности семь лет исправительно-трудовых колоний. В партиях бывало и похлестче. Но вот чувствовала я в Жоре что-то такое… Настораживало в нем… злая тайная страстность, что ли… Думаю, не ошибаюсь… Он жестокий… Теперь выходит, опасалась я его не напрасно.

Карина замолчала и пригорюнилась. Я курил, смотрел в огонь и думал, думал, думал.

— Я не спрашиваю тебя, Валя, почему ты живешь на острове, молодой парень, один, без семьи… Может быть, ты чего-нибудь боишься, или болен, или ошибся, прости меня, старую… Но через Зою и по ее рассказу я тебя немного узнала и понимаю тебя. И не согласна… Не то, Валя. Нет, не то у тебя.

Она сняла через голову ремешок планшета, положила планшет рядом на бревно. Отпила глоток остывшего кофе.

— Дай мне закурить, пожалуйста.

— Ты же не курила, Карина.

— Я и не курю.

Карина закурила и сильно затянулась. Опыт у нее есть, хотя она и говорит, что не курит. И навык есть и опыт.

— Я уже третий год летаю в поле сюда, на остров. Все ищу свои ртуть да золото. Не стану рассказывать, как было трудно организовать сюда первую экспедицию, еще труднее — вторую и вот эту, последнюю. Само по себе женщине это все трудно. Нужно усилие, а усилию всегда что-то противостоит, даже неразумная услужливость. Были упреки… недоброжелательство даже… И приходилось кому-то доказывать целесообразность экспедиций, особенно этой… По пять месяцев оторвана от семьи, уюта. Но я живу вот этим, настоящим… Без этого от меня не осталось бы ничего, кроме просто бабы с мужем, семьей и работой в институте. Не думай, что я пробивная, жесткая или что ты там обо мне думаешь. Мне бывает иногда так трудно… Изыскания заходили в тупик, не подтверждались расчеты, предположения — я плакала втихомолку. Хотелось куда-нибудь приткнуться, где потеплей, поспокойней — я уже имею на это право. Но нельзя мне, не могу, Валя. Доведу все до конца, хотя уже ясно, что результаты не обнадеживают. У меня сейчас такое ощущение, что впереди маячит эта самая баба с мужем и институтом… кажется, что уже ничего я не смогу, когда кончится нынешнее лето. Но это я так… между прочим. Я легко не поддамся. — Она выпила остаток кофе и снова жадно затянулась сигаретой. — И вот я скажу тебе сейчас важное, Валентин. Мне доставалось крепко с самого начала. С корнями нужно было выдирать из себя то, что мешало, что не нравилось самой. Но дело в том, что я всегда была на людях, отвечала и за них и перед ними. И легче было и намного труднее, Валя. Потому что люди в тебе, в твоей памяти и люди вокруг тебя — это мерка твоя, Валя…

Что-то тут есть, Фалеев.

Люди… С собакой хорошо жить, она, может быть, и мыслит, но она безответная. С нею легче… А с людьми…