Третий звонок

Вечер. Солнце спускается. Филипп и Колетт провели целый день на пляже. Они даже не пошли обедать. Так и просидели на пляже целый день. Пляж опустел. Они, полуодетые, лежали на песке. Не рядом, а лицами друг к другу.

Она:

– Я не знаю, что со мной, но что-то со мной не так… Я уже ничего не понимаю, что со мной… Что это, Филипп? Но чувствую, что этого не надо. Ни мне, ни тебе. У тебя дочка? Какая она?

Он:

– Прошу тебя. Ты же обещала… не говорить об этом.

Она:

– Хорошо, не буду. Это глупо. Как это все глупо. Но со мной что-то не так… Что это, Филипп? Со мной… Ты понимаешь, что я имею в виду…

Он:

– Я не верю тебе. Я боюсь верить…

Она:

– Я не понимаю, что со мной… Я не знаю, что это. Но ты верь мне. Хорошо?

Он:

– Хорошо, я постараюсь верить тебе.

Она:

– Тебе надо стараться? А я верю тебе, я почему-то тебе верю, я поверила тебе, и мне не надо стараться…

Он:

– А сначала ты мне не верила?

Она:

– Нет, не то чтобы не верила. Я не вполне тебя понимала. Зачем он в Сочи? Почему один? Где его друзья? Ну а если бы он не встретил меня, как бы он здесь жил?

Он:

– Ну и что ты ответила себе?

Она:

– Я не понимала. Но старалась понять. И хочется верить – поняла…

Он:

– Что ты поняла?

Она:

– Что ты очень грустный человек. Нет, ты веселый человек – ты поешь, ты умеешь веселить и веселиться, но ты грустный человек…

Он:

– Это плохо?

Она:

– Я тоже грустный человек…

Он:

– Ты грустный человек, потому что не у себя дома. А я дома. И ты права, я грустный человек, признаюсь, хотя я никогда не знал, что я грустный человек… А ты временно грустный человек.

Она:

– Нет, я и дома грустный человек. Ты сказал, что я Брунгильда. Я поняла. Но я не Брунгильда. У меня был мужчина. Мне двадцать пять лет. Ты думал, что я моложе. А я старше тебя, Филипп.

Он:

– У нас был бы неравный брак. Но счастливый… Ты любила его?

Она:

– Да, я любила его. Он был первый, и я его любила.

Он:

– Потому что он был первым?

Она:

– Не знаю. Может быть. Не думаю. Он тоже любил меня, и мы должны были обвенчаться. Наши родители…

Он:

– Только не рассказывай мне сюжет «Ромео и Джульетты».

Она:

– Нет, это были не Монтекки и Капулетти, наоборот. Они хотели, чтобы мы обвенчались…

Он:

– Что же вас остановило?

Она:

– Он застрелился. Неожиданно застрелился. Он был из хорошей фамилии.

Он:

– Из хорошей семьи.

Она:

– Из хорошей семьи. И я, Филипп, из хорошей семьи.

Он:

– Я в этом не сомневался. Хотя ты не читала Достоевского.

Она:

– Я читала и Достоевского, и Чехова, и многое другое, чего не читал ты. Ты читал Фолкнера?

Он:

– Нет, но это не моя вина.

Она:

– Так вот, он взял и застрелился. Он был хороший мальчик, из хорошей семьи. Но бывает всякое, не правда ли? И с мальчиками из хорошей семьи… Он заразился люэсом. Как-то они выпили с товарищами и попали в бордель. Он скрыл это от меня. И я ничего бы об этом не узнала. После этого он спал со мной не раз. Он не знал, что болен. А потом узнал. И убил себя. А я получила письмо от него об этом. Но Бог меня спас. И я не заболела. А он застрелился, хотя знал, что это лечат. Мне кажется, что он даже знал, что я бы его простила. Но он не мог простить себе этой гадости. Ему тогда было, как мне, восемнадцать лет. Сейчас бы ему было двадцать пять… Он был красивый мальчик, из хорошей семьи… Никто не знал причины. Одна я. Но он в письме, перед тем, как сделать это, умолял меня никому не говорить про то, что с ним случилось. Это была его последняя просьба. Я ее выполнила до сегодняшнего дня. Хотя мне было очень трудно ее исполнить. Я должна была одна пройти по секрету всю эту мерзость с врачами. Мне было восемнадцать лет, и это было очень страшно. Но все обошлось. А его теперь нет…

Он:

– Ты еще любишь его?

Она:

– Это нельзя так сказать. У меня были и другие после него. Но никто меня не занимал, как он… Не знаю, почему я тебе первому об этом рассказала… Филипп… Наверное, потому что я верю тебе… Я поверила тебе, и со мной что-то не так…

– Молодые люди! У вас не найдется закурить? – услышал я знакомый голос…

Надо мной стоял сам Алексей Леонидович в плавках. На ноге его была голубая голая баба…

– Послушай, старик, и все-таки я ни черта не понимаю! Или ты что-то недоговариваешь. Но на кой, извини, ляд им нужно было, чтобы ты ее уконтрапупил и непременно в этом «Кавказе»? Ну, допустим, про «Кавказ» понятно: застать, скомпрометировать, я не знаю, сфотографировать, а потом уж скомпрометировать… Но зачем? Кто она такая? Действительно «шпиёнка» или любовница помощника президента, на кой черт все-таки она им сдалась, чтобы они столько усилий на все эту муть тратили?