Третий звонок

«Неужели она не почувствовала, что меня нельзя было оставлять одного. Ну хотя бы из чувства товарищества… Ладно, все у пакете, пойду спать. Боже, как мне все надоело! Неужели этот день кончается… Пора спать. Пора доить коров… Спать пора… Пора, пора, рога трубят… была ужасная пора… Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит… Пора? Нет, еще не пора! Зажмурься как следует, Филя, не подглядывай. Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать… Искать… Бороться и искать – найти и не сдаваться… Пора, мой друг, искать – рога коров трубят…»

– Молодой человек! Вы что, спите? Вы же клумбу топчете!

Я вздрогнул. Неужели я заснул на ходу! Ноги приволокли меня к «Кавказу». Окликнула меня дежурная сторожиха. Я действительно стоял в клумбе с цветами. Поднял голову. У входа в гостиницу какая-то компания, вытащив столик на улицу, при свечах играла в карты…

Дальше лента рвется, звук трещит, действие развивается вне логики…

– Хотите кофе? Вам полегчает…

– Руфи, оставь его в покое, он лыка не вяжет…

– Кто играет семь бубен, тот бывает…

– Я хочу выпить…

– У вас есть выпить?

– Дайте ключ мне – вы не сумеете открыть…

– Почему она такая старая?..

– Сколько ей? Сорок – пятьдесят? Может, шестьдесят?

– А не все ли равно…

– Проснитесь, юноша, я принесла ликер…

– Бр-р, какая сладкая, жирная гадость…

– Зачем она меня раздевает, эта старуха?

– Не матерись. Нехорошо.

Полная темнота. Нет, из окна свет от уличного фонаря…

– Лежи спокойно, милый, спокойно лежи, все будет хорошо, милый! Сейчас… Ты милый, красивый мальчик… Ты очень милый… У тебя красивое тело… Кожа бархатная, как у ребенка… И здесь!..

Наконец она замолчала – какое счастье… Тишина… блики от фонаря… «Пора доить коров»… В темноте наверху ее лицо. Мелькают блики от фонаря за окном на ее лице и обнаженном теле. Блик на лице, блик на животе, на лице – на животе, лице – животе… животе – лице, лице – животе… Зачем?!

– А еще говорил, на хрен они мне нужны! Видишь, пригодились.

– «Не плюй в колодец – пригодится…» Ладно, все у пакете.

– Алло! Филипп, ты меня слушаешь? Проснись же ты наконец!

Знаешь, сколько сейчас времени?

– Сколько?

– Четверть двенадцатого! Ты что ночью делал?

– Спал я.

– А с кем спал, хоть помнишь? Тебя что, сюда послали старых жидовок харить?!

– Солдат спит – служба идет, – сказал Филипп.

– Ладно, об этом потом, а сейчас вали на пляж. Она уже там лежит.

– Кто лежит?

– Он еще спрашивает кто! Она, Колетт. Два дня осталось! Ты это соображаешь, фраер? Давай, собери себя ложками и вали на пляж. Она уже час как там одна.

И снова солнце, море, пляж.

Филипп бредет в костюме по пляжу. Находит ее. Она лежит лицом вниз. Он подсел.

– Здравствуйте, Колетт, – сказал он и стал медленно раздеваться.

Она быстро обернулась.

– Филипп, ты? Где ты был? Почему не позвонил? Я сидела в номере и ждала! Начала волноваться! Что с тобой, кэптейн?

Она обняла его за шею и поцеловала… и с тревогой смотрела на него. Он разделся, лег рядом, закурил…

– Что с тобой, Филипп?

– Что это у вас, Ганечка, лицо опрокинутое? – сказал Филипп. – Ты читала Достоевского? Или в вашей школе этого не проходили?

Она не обиделась.

– Дай мне закурить, – сказала.

– Ты же не куришь.

– Иногда курю.

– Как скажешь, Аурелио. – И протянул пачку.

– Что такое Аурелио? Я не понимаю.

– Прости меня, Колетт. Я сегодня способен выражать свои мысли только чужими словами.

Филипп помолчал, видимо, раздумывая, как объяснить эту присказку юности.

– «Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя…» Ты сегодня не обращай на меня внимания. Я способен выражаться сегодня только цитатами, только чужими словами. Не обижайся, ладно? И ни о чем меня не спрашивай. Просто мне сегодня не по себе…

– Ты вчера много пил. Поэтому?

– Поэтому. Но не только поэтому.

– А еще почему?

– Мне грустно потому, что весело тебе, Колетт.

– Мне не весело, Филипп.

– А тебе почему? – спросил он.

– Знаешь, я сама не пойму. Все дни я просыпалась, и мне было весело, а сегодня проснулась, и стало грустно… Почему-то стало очень грустно…

– «Любовь никогда не бывает без грусти, но это приятней, чем грусть без любви», – пропел Филипп.

– Опять цитата? Да?

– Да, я набит цитатами. Я ходячая цитата. Я сам напоминаю себе сборник летучих выражений. Боже, сколько в голове всякой ненужности.

– Это потому, что ты актер?

– Отчасти. Но это не у всех актеров голова – лавка древностей. «Из какой забытой лавки древностей появилась ты на белый свет с детской гимназическою ревностью, с чувствами, которых в мире нет», – опять пропел Филипп и рассмеялся. – Вот видишь, как идиотски устроена у меня голова. Слова цепляются за другие, и получается какая-то бесконечная цепь. Вот уже мелькнуло: «Златая цепь на дубе том…» Именно что на дубе. Ну что тут поделаешь? По-моему, это паранойя.

Он вскочил и бегом, стремительно влетел в воду. Проплыл энергично один метров пятьдесят, запыхался и обратно спокойно – брассом… Колетт встала и стоя глядела на эту эскападу…