На вечерней поверке Забродский проинформировал строй о том, что завтра у всей части будет присяга.
– Поэтому… – подчеркнул он значительно, – сейчас все идут на свои места и не сидят, не кемарят, а готовятся к завтрашнему дню. Старшины подразделений проверят подготовку. Всем понятно? – Он вспомнил о своем приятеле Репешку; поискал на правом фланге, продолжил фамильярно: – Репешку, я к тебе лично, как к самому лучшему другу, обращаюсь. Знаешь, что завтра присяга?
Стоя за спинами, сутулый Репешку по-детски улыбнулся и так же по-доброму ответил, что знает.
– А что нужно делать, знаешь?
Курсант ответил тихо, так, что тот не услышал, попросил повторить.
– Точно? – настаивал старшина, ведя игру. Присутствующие улыбались с пониманием.
Сквозь мягкую улыбку матрос ответил утвердительно, после чего повел по сторонам хитроватыми глазами, с трудом удерживая стойку смирно.
Не стирая улыбку с нахмуренного лица, старшина сердито погрозил указательным пальцем:
– Ну, смо-отри… я проверю.
Забродский дал возможность строю разбрестись по проходам к койкам с плотно сдвинутыми друг к другу табуретами. Это было единственное место и возможность отдыха.
Соседи по проходу и койкам Гиревский и Мазанко нашли место на табуретах, а Мирков и Козлов удобно устроились на тумбочке и подоконнике.
– Оцэ аж нэ прывычно, – с такими словами Козлов повернул к Александру лобастую голову. – Увесь час бигалы, минуты нэ було, а тут врэмья скилько далы.
Занимаясь чисткой бляхи, Мирков ничего не ответил.
– Да, они гады, – недовольно поддержал Гиревский, двигая широкими скулами и подбородком. Он настороженно бросил взгляд вперед и по сторонам. – Старшины обязаны нам после ужина, до отбоя, предоставлять свободное время. Так нет же… Они скорее застрелятся, но такого не допустят, – Гиревский ненавидел казарму и ее порядки. – Они твердят о распорядке дня. А где он? Спроси, где можно хоть почитать его? Они тебе и не скажут, потому что его нет. А им и без него хорошо: делай с нами что хочешь.
– А что ты им тут докажешь… – хмуро ответил Мазанко, притягивая взгляды приятным румянцем. – Тут сплошной бардак, а не армия. Разве можно так издеваться над подчиненными? Офицерам до этого дела нет: месяц прошел, ни одного офицера не видели, а старшины просто издеваются над нами как хотят.
– Да-а… – безутешно выдохнул Козлов, – от врэмья до службы було. Я на ГАЗоне робыв, прэдсэдателя возыв. Домой його отвэзэшь, а сам дивчат насадышь, и на ричку, – он расцвел улыбкой. – А тут… однэ: подъем-отбой, подъем-отбой и ни жизни, ни службы.
– Ничего… – значительно заметил себе и другим Гиревский. – Весной закончим учебку, а там и на корабли. Вот тогда настоящая служба будет.
– Оцэ точно, – согласился Козлов, полный добродушия. – На корабле, мабудь, служба настоящая. Морэ; можэ, в якусь страну зайдемо, – был увлечен несбыточной романтической мечтой. – А тут, – тяжко вздохнул, – койки да оци старшины. А ты, Саня, хотив бы пожить в якой-нэбуть стране?
– Конечно, хотел бы, – отозвался Александр.
– А ты на якому флоти служиты хочешь?
– Конечно, на Черноморском.
– И я на Черноморском: и тэпло, и до дому близько, – сверкнул широкой улыбкой добродушного простака Козлов. Увидев командира, с опаской предупредил о приближении Грищенко.
Двигаясь хозяином, старшина задевал подчиненных вопросом «Работаете?», слыша веселые отклики, добавлялдовольный: «Давайте, чтоб завтра все блестело, как у кота яйца».
Тащась в тапочках по паркету, он загорелся улыбкой, беспокоясь, где это его молдаване. Произнес снисходительно:
– Точно, собрались в кучку и шепчутся где-нибудь, – окликнул: – Мырза, Папиш и Репешку!
Откуда-то из частых рядов коек возникло настороженное лицо Мырзы, который, улыбаясь, невинно поинтересовался:
– Чего, товарищ старшина 2-й статьи?
Держась на расстоянии, не тронулся с места.
– Чего, чего, – передразнил, маня рукой, Грищенко, – иди и узнаешь. Соскучился я за вами.
Матросик неохотно выполнил приглашение, приняв фамильярный жест. Заглядывая в глаза, старшина добродушно полюбопытствовал:
– А где Репешку?
– Не знаю, – ответил Мырза, полный смущения.
– Наверное, спит где-нибудь? Ну, тогда тебе придет ся за него постоять. Я давно уже не разминался, – и старшина величаво поднес три пальца к его уху.
Матрос сделал попытку освободиться, но командир приказал не двигаться:
– Смирно, я тебе сказал, – повторил он, улыбаясь.
Мырзе только и осталось безропотно принять несколько щелчков по уху, которые добивал всем довольный Грищенко, производя движение руки вверх.
– Ну все, товарищ старшина, хватит… – краснея, молил несчастный, но тот был непреклонен. Сполна утолив жажду власти, командир отпустил матроса с миром.
– Вот видишь, от нечего делать над людьми измывается, – высказался Гиревский.
Скучая, Грищенко побрел дальше.
– Якийсь старшина у нас нэ такый, – заметил Козлов. – Да, Саня? – он ждал, что ответит его близкий товарищ. – Ну правда ж, Саня?
Мирков равнодушно поделился, что старшины как старшины.