– Вместо того чтобы пример подавать, – обижался Козлов, – клоуна корчит. Ну правильно я кажу, Саня? – поднял широкие черные брови. – Нихто ничего не умеет ни шо-нибудь рассказать, ни шо-нибудь с нами провесты. Воны, кроме как кричать на нас, ничего не вмиють. Яки ж воны командыры? Воны ж для нас во всем прымер должны буты.
Гримасничая, Гиревский пожал плечами:
– Как-кой там пример… одни пьяницы. После отбоя закрываются в комнате и водку глушат.
Чувствуя опустошенность, Александр мечтал только поесть и хорошо выспаться. Эти два желания преследовали его от подъема и до отбоя. Загнанный солдатским бытом, за какой-то месяц он стал забывать свое лицо, которое поражало в зеркале худобой, большим носом и еще большими глазами. Прошел месяц, а писем от родителей не было. Все возможные причины неполучения писем были рассмотрены, но легче не становилось.
– Тебе письмо, – голос Курочкина показался просто родным.
Александр взял в руки пакет и обратил внимание на довольно странно заклеенный конверт. Поначалу он не придал этому значения, вскрыл и начал жадно читать долгожданные строчки, обрадовался приписке. Поспешно заглянул в глубь конверта, но ничего не обнаружил.
– Гм… родители написали, что положили десять руб лей, но почему-то их нет, – расстроенно поделился Саша с товарищем.
– Это старшины на почте трясут, – уверил Курочкин, присел рядом. – Просвечивают конверт и вытаскивают. Здесь у многих деньги пропали.
– Да… и конверт какой-то странный, мокрый какой-то.
– Это же они вскрыли. Деньги достали, а слюной приклеили.
Вдруг невесомое праздничное настроение нарушил крик Забродского. Когда он видел расслабленного матроса, мечтательно-беззаботно углубившегося в собственные мысли, ему становилось не по себе. Ничегонеделание подчиненных вызывало в нем тупую ярость.
Дико заорал, требуя немедленного построения.
– Считаю до пяти! Все стоят у своих коек! – выкрикнул он разъяренно, начиная счет с цифры «три».
Сто двадцать человек, толкая друг друга, бросились исполнять приказ. Но счет до пяти не позволил добежать и до половины. Наглая команда «Не успева-а-аем!..» означала «Мигом бежим на место» и заставляла повернуть назад.
От беспрекословного выполнения дурацких команд Забродский получал упоительное наслаждение, превращая всех втупое обозленное стадо.
Обреченные на повиновение Уставом и присягой, ребята немедленно реагировали на любой окрик, запруживая помещение запахом множества потных тел.
– Объясняю новую задачу! – громыхал мощный бас. – Построение с матрасами и простынями!.. Бего-о-ом… ма-аарш!
Все бросаются к койкам, сворачивают постели и бегут к выходу, но сталкиваются в узком проходе с себе подобными и стопорятся, создав сильную пробку. Поддаваясь задним, передние непроизвольно прут на койки, и все разъезжается, нарушая ряды. Парни падают, роняя свернутые матрасы.
Забродский продолжал громыхать кое-как выстроив шимся в шеренгу:
– Сначала доставляете на место матрас – строитесь на средней палубе! Затем – первую простынь, и тоже строитесь! И так до тех пор, пока не застелите всю постель.
На лицах исполнителей лежала тень тупой покорности.
Один, не сдержавшись, смело бросил:
– Это что, спецподготовка такая?
В ответ услышал лишь непримиримое:
– Не разговаривать!
И все вновь бросались бежать то к кровати, чтобы положить очередную постельную принадлежность, то на палубу, чтобы стать в строй, выслушать новые указания. Истерзанные двумя часами бестолкового бега, четверо соседей по койке наконец-то добрались до табуретов.
– Ну що цэ за служба… – жмурился Козлов. – Цэ ж нэ служба, а якась-то каторга. Правда, Саня?
Мирков молчал.
– Ничего-о… – зло отозвался Гиревский, – еще немного, и он у меня выпросит… Если один не смогу, то ребята помогут. Я тут с ребятами говорил, они тоже согласны.
– А что такое? – торопливо полюбопытствовал Мазанко, пытаясь понять суть сказанного.
– Да ничего: есть тут одно дельце, – ушел от объяснений товарищ. – Ребята имеют против него большой зуб, да и я сам, если захочу, с ним справлюсь.
– Что, бить собираешься? – удивился Мазанко и, сознавая полную нелепость затеи, протянул с иронией: – Ну ты дае-ешь…
– А что, – стоял на своем Гиревский, – он много на себя берет!
– Ну ты дае-ешь… – не прекращал дивиться Мазанко, глядя изумленно.
К разговору товарищей Мирков отнесся с совершен ным непониманием.
– Да ты что-о! – спохватился он наконец, не одобряя намерений Гиревского. – Придумал старшину бить.
Покорно выполняя все требования, Александр не видел иного выхода, как беспрекословно подчиняться силе, понимал, что, по сути, каждый является заложником своей судьбы.
– Да уж… Ну ты, Гиревский, и сказанул… – недоверчиво протянул Козлов, расплываясь в широкой улыбке.
– Ты будешь мне помогать? – сурово спросил Гиревский у одного, другого, но получил отказ. – Эх-х… – горько отмахнулся от них, представляя себя в роли дерзкого атамана, – слабаки. Вижу, среди вас ни одного смелого – все трусы.
– Какие же мы трусы? – не согласился Мирков. – Мы просто не видим в этом смысла.