Тревожная ночь

— Должность такая была. Телефонов у машинистов и кочегаров не было. Если срочно человек нужен, к нему шел вызывальщик. А в ту ночь, помню, морозище был лютый. Окна были наглухо замазаны. Вызывальщик крепко стучал, пока разбудил.

— Зачем разбудил?

— В партийный комитет срочно вызывали всех коммунистов.

— И ты пошел?

— Конечно, пошел. Собрались мы все: машинисты, кочегары, смазчики. Кто прямо с паровоза, кто со склада — черные от угля. Секретарь парткома прочитал нам телеграмму из Москвы:

«Двадцать первого января в шесть часов пятьдесят минут вечера умер Владимир Ильич Ленин».

— Ты плакал?

— Плакал… — Поликарп Филиппович подвинул Миньке чашку. — Ты пей чай-то? Хочешь, горячего налью?

— Не. Не хочу. А кто у нас теперь за Ленина?

— Партия.

Минька вздохнул:

— Это хорошо. Партия никогда не умрет. Правда?

— Правда… Слышишь, Минька, скорый прошел? Мне пора начинать собираться. Сегодня будем тепловозик обкатывать после ремонта.

— Я к тебе приду, Поликарп.

— Не надо. Скользко очень. Слышишь капель: «кап» да «кап», «кап» да «кап». Как в апреле…

— Все равно приду…

Они вышли вдвоем и постояли на крыльце, где дороги расходились: Миньке налево, домой, а Поликарпу Филипповичу направо, к станции Малые Березки.

Кныш достал из кармана часы, щелкнул крышкой:

— У меня еще есть время. Смотри, Минька, весна в январе. Чудо!

— Что? Чудо? Поликарп, а ты мне дашь слово коммуниста?

— В чем?

— Ну, скажи, дашь!

— Если смогу выполнить, дам. Только скажи — что?

— Сможешь. Только дай слово коммуниста. Я знаю, что его нельзя не выдержать, ни за что нельзя. Правда?

— Правда.

— Так вот, дай мне слово коммуниста, что, если будет война, ты не будешь отдавать мне свой хлеб — ни крошечки.

— Минька, ты что?

— Не перебивай. Я знаю: в одной книжке мне мама читала, как Ленин встретил ребенка, когда была война, и узнал, что мама у этого ребенка умерла. Она отдавала своему ребенку свой хлеб, а сама умерла… Ну, я пошел, Поликарп. А ты помни, что дал мне слово. Не забывай!

…Далеко за соснами прошелестела электричка. Ветер прошуршал снеговой пылью. Минька шагал по направлению к своему дому, как обычно, в нахлобученной на уши большой шапке, в длинном, до пят, пальто. Рукава у Минькиного пальто длинные. И он размахивает ими при ходьбе, как солдат на параде.

23

Тепловозик проходил по второму километру там, где детская дорога идет мимо запасных путей большой железной дороги.

За рычагами управления сидел Толя Сечкин, а Поликарп Филиппович стоял рядом, приглядываясь и прислушиваясь к тому, как идет локомотив. Вблизи узкой колеи, по которой медленно шел тепловоз, гремела, звенела, свистела обычная утренняя суета станции Большие Березки. Маневровый тепловоз сновал туда-сюда, подталкивая вагоны. Цокали связки. Играл рожок стрелочника, заливисто свистели составители.

Шум с маневровых путей доносился и сюда, на тепловозик. А еще тут было слышно, как за простенком дышит машина, как движутся маслянистые поршни и вращаются валы. Легким движением рычага Толя ускорял это вращение, и тепловоз набирал ход.

— Тише! — командовал Поликарп Филиппович.

От чуть заметного движения Толи тепловоз плавно замедлял ход.

— Песочек, — приказывал Кныш.

И Толя отвечал:

— Даю песочек!

И на рельсы перед колесами тепловоза сыпались две струйки песка, и это спасало поезд от скольжения по обледенелым рельсам.

Да, в то утро железнодорожникам на станциях Березки, и Большие и Малые, было трудно работать. Снег подтаивал, а ветер тут же превращал его в лед. И рельсы от этого и шпалы блестели, точно их покрыли прозрачным лаком.

Трудно было идти Миньке в такой гололед. А шел он к Поликарпу Филипповичу. Вот и переход через пути. И так-то Минька не любил карабкаться по крутым ступенькам перехода, а тут еще гололед. Люди поднимались и спускались по лестницам, боясь хотя на миг от перил оторваться. Не лестница, а каток.

«Нет, — решил Минька, — сделаю, как Женька: спрыгну с платформы и побегу прямо через пути».

Он так и сделал. А вот теперь шел и каялся. Между путями были ямки, кочки и горушки — все такие скользкие. Ногу на них поставишь, а она подворачивается. И время Минька упустил: опоздал из-за этой трудной дороги. Серебристый тепловозик уже мчится, наверно, по путям. Отошел Поликарп от станции. Где его теперь ловить? Вот беда…

А тепловозик действительно отошел уже от станции Малые Березки и взял разгон. Ветер бил в лобовое стекло, с легким посвистом обтекал кабину. Все чаще и чаще щелкали стыки рельсов. Мимо окон пролетали большие черные железные корыта с углем, которые почему-то называются, как красивые итальянские лодки, гондолами. Темно-синий маневровый тепловоз толкал по путям огромные белые вагоны-рефрижераторы, проще говоря — холодильники, и наливные цистерны, похожие на одногорбых верблюдов.

— Тише! — скомандовал Поликарп Филиппович.