Тревожная осень

После дядиных слов Андрей ощутил, что есть человек, который не даст обидеть семью. Сейчас, после слов Жизнева, Дымов чувствовал то же самое. Словно в него вдохнули новые силы, сделали чудодейственную инъекцию, мгновенно поднявшую жизненный тонус.

– Большое спасибо, Александр Владимирович, я все понял. Вы мне очень помогли. Я решил оперироваться за границей.

Он понимал, что скрыть операцию от домашних легче, если ее делать не в России.

– Если вы найдете возможность поехать со мной, буду рад. С вашей поддержкой мне будет легче перенести это испытание.

– Хорошо, – ответил Жизнев. – Сейчас почти середина сентября. Пока то да се, визы, билеты, считайте, уже октябрь. А 4 октября мне необходимо быть в городе – в этот день я оперирую. После я в вашем распоряжении.

– Договорились, Александр Владимирович. Давайте сделаем так: в течение пяти дней я обобщу все заграничные варианты, которые мне предложили, а вы посмотрите, какие у вас есть возможности. Понедельник – день тяжелый, не стоит принимать никаких решений. Так что я к вам приеду, с вашего разрешения, в пятницу или во вторник. Мы все обсудим и решим. Годится?

– Вполне, – одобрительно кивнул Жизнев и впервые за все время, что они были знакомы, улыбнулся.

– Александр Владимирович, какие-нибудь анализы до поездки нужно сделать?

– Только ЭКГ и общий анализ крови. Остальное на месте. Моя помощь нужна?

– Спасибо, я сам справлюсь. Единственная просьба: можно оставить у вас снимки, которые дал Юрий Иванович?

– Конечно. Хотя ценности для хирурга, который будет делать операцию, они не представляют.

Андрей Семенович попрощался с Жизневым, вышел на улицу и впервые за два последних месяца заметил, что небо не всегда серое, бывает и голубое. А осень, судя по деревьям, еще не вступила в свои права. Он посмотрел на засыхающее дерево, напугавшее его месяц назад. О, чудо, оно снова зазеленело! «Барометр моего внутреннего состояния, что ли?» – подумал Андрей Семенович и на всякий случай три раза постучал по дереву.

Отъехав километра три от «Вирайла», Андрей Семенович увидел вывеску ресторана и почувствовал зверский голод.

– Остановись, Ванечка. Пойдем-ка поедим. Мы ведь с тобой не обедали сегодня.

Оказалось, что на свете существует потрясающе вкусное мясо и жареные королевские креветки изумительны. Наевшись, Андрей Семенович сидел и думал о том, как странно устроен человек. Вроде бы с вечера пятницы принципиально ничего не изменилось: болезнь никуда не ушла, и с ней надо бороться. Просто исчез страх, внушенный Юрасиком. А такое ощущение, что изменилось все. Неужели, чтобы стало хорошо даже в очень плохой ситуации, человека надо поместить в еще более плохую, а потом вернуть обратно, и он будет счастлив? Все так просто? Нет, в его случае все сложнее. Просто он понял, что надо перестать метаться, составить план действий и следовать ему.

Главное, при этом не должно быть страшных пробуждений в четыре часа утра с мыслями, что прошел еще один день, а он ничего не сделал. Тем более что это не так.

Во-первых, он принял решение и делает операцию по удалению простаты. Поиски «альтернативных вариантов лечения», типа пресловутого ультразвука, прекращаются. Любой из них может стоить жизни. Хватит!

Во-вторых, он принял решение оперироваться не в России, а за рубежом. Где именно? Тут тоже появляется ясность: в Штатах, Германии или Израиле. Он сегодня же позвонит своему другу Джону Митчеллу, одному из топ-менеджеров «Дженерал Моторс», и попросит помочь получить визу в Штаты месяца на три. Она понадобится, если ехать с Жизневым к его учителю, профессору Фишману, у которого оперировался Николаич и которого очень хвалил Жизнев: Николаич не стал бы делать серьезную операцию у кого попало. И потом, в Нью-Йорке, где работает Фишман, живет сестра. Все-таки рядом будет родная душа. Но есть и минусы: уж больно далеко лететь, а после операции дорога будет особенно тяжелой.

В Израиль после разговора с Пашей и историей с якобы проведенным консилиумом из пяти профессоров ехать не хотелось.

Остается Германия. Сегодня вечером надо позвонить Николасу Зонгу, его первому учителю в зарубежной торговле, за пятнадцать лет ставшему другом, и попросить о помощи.

Причем не для себя (Андрей Семенович не хотел огласки среди «импортных» знакомых и друзей), а для лучшего друга, как в случае с «юристками». Николас, с его-то немецкой педантичностью, наверняка все сделает быстро и грамотно.

Еще можно попросить Жизнева позвонить в клинику профессора Везера и попроситься на прием, не светя свою фамилию. Другой вариант – позвонить университетскому другу Мишке. В отличие от израильского Павлика, он был ему настоящим другом и, как стало очевидно в последнее время, одним из немногих людей, на поддержку которых можно рассчитывать при любых обстоятельствах. Но сможет ли русский эмигрант, относительно недавно живущий в Германии, найти хорошего врача? Единственное, что Андрей Семенович знал твердо: Мишка сделает все возможное и невозможное, чтобы помочь ему.