Читаем Тревожная осень полностью

«Ах ты, сучонок, – подумал Андрей Семенович, – садист ты гребаный. За что же ты поджаривал меня на костре трое суток? Почему издевался? Даже последние двадцать минут изгалялся, ни слова не сказав о том, что знал уже в пятницу. Что я сделал тебе плохого? Дал мало денег? Так сказал бы, сколько хочешь, я бы не стал торговаться. А если бы с твоими родителями так поступили, тварь?»

Андрей Семенович даже не чувствовал облегчения. Наоборот, на него навалилось ощущение свинцовой усталости, и еще его начало тошнить. Поэт Симонов вспоминал, что, когда он услышал о Победе, его стошнило. А ему до победы так далеко…

«Так, – решил Дымов, – теперь надо аккуратно обойтись с этой сволочью, чтобы не нагадил. Снимки, например, не подменил».

– Юрий Иванович, я подумал на выходных и сформулировал основные задачи, которые поставила передо мной жизнь. Во-первых, делать что-то определенно надо: либо хирургическую, либо ультразвуковую операцию. Во-вторых, делать надо за границей. Но тут вот какое дело: я не знаю медицинского английского. Значит, мне нужен врач– переводчик. И лучшей кандидатуры, чем вы, я не вижу. Поедете со мной? На возмездной основе, естественно, если вы согласитесь. Да, и последнее. Раз мы с вами все равно едем за границу, куда вы решите, то не проще ли там сделать КТ, чтобы не заморачиваться здесь? А завтра я бы просто приехал за снимком и вас отблагодарил материально за все заботы, ну и заодно обсудим наши стратегические планы. Что скажете?

Когда после небольшой паузы Юрасик заговорил, Дымов вспомнил детскую песенку про волшебника в голубом вертолете, который «наверно, оставит в подарок пятьсот эскимо». Казалось, пять сотен порций с воздушного судна сгрузили прямо в рот Юрасику, а потом туда же пошла месячная выработка кондитерской фабрики имени Крупской.

Едва не задыхаясь, эскулап сладчайшим голосом говорил:

– Ну, если вы приняли такое решение, конечно, мы с вами поедем и вылечим вас, чтобы вы стали как молодой… Когда и куда скажете.

«Ну и сука же ты», – подумал Андрей Семенович, но из вредности, желая, чтобы разочарование молодого мерзавца было максимально болезненным, добавил:

– Хочу подчеркнуть, что материальное вознаграждение будет адекватно вашему профессионализму, Юрий Иванович. Я убежден, что уровень цивилизованности общества определяется тем, сколько оно платит хорошим врачам, учителям и юристам.

Андрей Семенович действительно был в этом уверен. Кстати, кто-то из великих сказал, что лечить, учить и судить – от Бога, остальное – от людей. (Правда, к таким, с позволения сказать, врачам, как Юрасик, высказываение не относилось, потому что это был не врач, а циничный рвач.)

– Так что, Юрий Иванович, гонорар ваш будет соответствовать уровню цивилизованности общества, в котором всем нам хотелось бы жить, – добавил он с целью усилить завтрашнее разочарование мерзавца.

Сердечно распрощавшись с Юрасиком до следующего дня, Андрей Семенович положил трубку, подпер голову руками и так сидел, наверное, минут десять. Кто-то сунулся к нему в кабинет без спросу и был резко послан по известному адресу. В другое время он мгновенно выдрал бы секретаря за расхлябанность: а если шеф сидит в кабинете раздетый? Но сейчас на выяснение отношений у него не было сил. За столом сидел очень усталый человек зрелого возраста, из жил которого в течение трех дней подряд молодой подонок высасывал волю к жизни. Не до конца (еще чего не хватало!), но потрепал его изрядно. Ничего, он регенерируется!

Где-то через полчаса Дымов встрепенулся и позвонил Марине.

– А я что вам говорила, уважаемый? – в ответ на его рассказы проворковала она. – Слушайте мудрую женщину. Кстати, если бы диагностика болезней вашего мужского хозяйства была такой простой, все бы раз в год делали ЯМР: вот вам и полная профилактика рака простаты. А теперь хочу напомнить, Андрей Семенович: завтра, когда поедете к Юрасику, не давайте ему ни копейки. Максимум – набор презервативов, чтобы не размножался. Поняли? Или все равно дадите? Знаете, лучше, для уверенности, я с вами поеду.

– Мариночка, милая моя, теперь послушай меня. Я поеду и дам ему пятьсот рублей или тысячу. Хочу посмотреть, как он их возьмет, чтобы, знаешь ли, испытать садомазохистское удовольствие. Могу я за такую сумму купить себе удовольствие?

– Ладно, вас не переделаешь. Но я вас и таким люблю. Только скажите доценту, что когда-нибудь он нарвется на нервного человека, который набьет ему морду. Ну, целую. Чао-какао!

Когда-то, много лет назад, у Андрея Семеновича был шеф, который любил говорить: «Из каждого свинства можно вырезать кусок ветчины». Юрасик насвинячил с избытком, но что в этом «ах, каком сказочном свинстве» можно назвать кусочком ветчины? «А вот что, – сказал себе Дымов, – ты не связался с подонком всерьез. Это главное».

Перейти на страницу:

Все книги серии Одобрено Рунетом

Записки психиатра. Лучшее, или Блог добрых психиатров
Записки психиатра. Лучшее, или Блог добрых психиатров

Так исторически сложилось за неполные семь лет, что, стоит кому-то набрать в поисковой системе «психиатр» или «добрый психиатр» – тут же отыщутся несколько ссылок либо на ник dpmmax, уже ставший своего рода брендом, либо на мои психиатрические байки. А их уже ни много ни мало – три книги. Работа продолжается, и наше пристальное внимание, а порою и отдых по системе «конкретно всё включено» с бдительными и суровыми аниматорами, кому-то да оказываются позарез нужны. А раз так, то и за историями далеко ходить не надо: вот они, прямо на работе. В этой книге собраны самые-самые из психиатрических баек (надо срочно пройти обследование на предмет обронзовения, а то уже до избранного докатился!). Поэтому, если вдруг решите читать книгу в общественном месте, предупредите окружающих, чтобы не пугались внезапных взрывов хохота, упадания под стол и бития челом о лавку.

Максим Иванович Малявин

Юмор / Юмористическая проза

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее