Читаем Тревожная осень полностью

Автомобиль тронулся, и Андрей Семенович погрузился в мысли о случившемся с ним за два последних часа. Условно все события можно разделить на две части. В первой пытались втюхать липовый метод лечения. «Почему ты уверен, что он липовый?» – размышлял Дымов. Он вспомнил, о чем подумал в самом начале беседы с Юрасиком. Жизнев говорил: биопсия показала, что в простате есть две точки с локализованными раковыми клетками. Точных координат нет. Значит, чтобы их разрушить, надо обрабатывать ультразвуком всю простату. (Тактика выжженной земли – так называют подобные методы военные.) И если ультразвук разрушит больные клетки, та же участь, по логике, ждет и здоровые. Какова дальнейшая судьба разрушенных здоровых клеток?

А что станет с разрушенными больными? Вытаскивать их из простаты явно никто не планирует, да и вряд ли такое вообще кому-то под силу. И никто наверняка не изучал еще, как влияют разрушенные больные клетки на «выжившие» здоровые.

«Однако это, – говорил себе Андрей Семенович, – всего лишь твоя точка зрения, но ты не врач, а инженер». Хотя он нутром чувствовал собственную правоту. И ее подтвердило секундное замешательство шефа Юрасика в тот момент, когда прозвучал вопрос об отношении Жизнева к лечению ультразвуком. Значит, пытались подсунуть бракованный товар, хотя речь идет о смертельно опасной болезни. Зачем? Ведь у каждого действия есть своя цель. Целей у этих ребят может быть предостаточно. Например, кто-то из них заинтересован в диссертации: Юрасик – в докторской или его аспирант – в кандидатской. Поставка «кроликов» какому-нибудь голландскому светилу, а в обмен – грант на совместную работу. По большому счету, это не его проблемы: попытки сделать из него подопытный материал за его же деньги останутся на совести этой парочки.

Со второй частью сложнее. Когда Юрасик пошел его провожать, он фактически объявил ему смертный приговор. Личный интерес доцента (или кого-то другого) в этом не просматривается. Значит – правда? Но почему не назвали сроки? Юрасик лишь намекнул, что дружить им с Андреем Семеновичем осталось недолго. Чистой воды иезуитство, если не сказать хуже. Вспомнилась история про Героя Советского Союза летчика Девятаева. Во время войны он попал в плен и был определен немцами на аэродром для выполнения вспомогательных работ. Вскоре он в чем-то провинился, и комендант лагеря назначил Девятаеву наказание «10 дней жизни». Это значило, что жить ему осталось 10 дней, а на одиннадцатый его казнят. В лагере такой вид казни считался самым тяжелым. Правда, на седьмой день Девятаев вместе с товарищами угнал «юнкерс» и улетел к своим, за что Хрущев присвоил ему звание Героя, уже после ХХ съезда партии.

Юрасик, как тот комендант, объявил приговор: столько-то дней жизни. Правда, не сказал, сколько именно, а намекнул, что немного. Как говорится, Бог ему судья. Вопрос в том, есть ли у Дымова возможность «угнать самолет». Это нужно выяснить поскорее, чтобы не сойти с ума.

Андрей Семенович очень хотел позвонить Марине. Но не при водителе же!

В таких невеселых думах он не заметил, как подъехали к дому.

– Нам еще нужно куда-нибудь? – робко спросил Ваня. – А то уже минут двадцать как подъехали и стоим, а вы все молчите.

– Нет-нет, все, спасибо. Задумался, – сказал Андрей Семенович и вышел из машины.

Поднимаясь в лифте, он почувствовал жар. Казалось, температура была под сорок.

Чтобы жена ничего не заподозрила, войдя в квартиру, он широко улыбнулся и сказал что-то веселое и ласковое. Не прошло – она тут же спросила:

– Слушай, ты не болен? Что-то весь красный, – и заботливо положила руку ему на лоб. – Да нет, вроде холодный.

– Какое там «болен», – Андрей Семенович изобразил веселый смех, а затем ляпнул первое, что пришло в голову: – Просто пришлось выпить с одним козлом чуть больше нормы.

– Не пил бы ты, Андрюшенька, со всякими, как ты говоришь, козлами. У нас дочь растет, ее надо на ноги поставить. Да и старшей, и внучке мы нужны. Сами тоже не молодые, – и Вера пытливо посмотрела на него.

Только этого не хватало…

– Что еще за «не молодые», – громко возмутился он с той всепобеждающей искренностью, с какой когда-то выступал на комсомольских собраниях, обличая американский империализм. – Ты у меня еще хоть куда, а я вообще тебя на полгода моложе, – весело напомнил Андрей Семенович.

И Вера вроде бы успокоилась.

– Лучше накорми меня, Верочка, чем-нибудь вкусненьким, а то устал я сегодня как собака.

Перейти на страницу:

Все книги серии Одобрено Рунетом

Записки психиатра. Лучшее, или Блог добрых психиатров
Записки психиатра. Лучшее, или Блог добрых психиатров

Так исторически сложилось за неполные семь лет, что, стоит кому-то набрать в поисковой системе «психиатр» или «добрый психиатр» – тут же отыщутся несколько ссылок либо на ник dpmmax, уже ставший своего рода брендом, либо на мои психиатрические байки. А их уже ни много ни мало – три книги. Работа продолжается, и наше пристальное внимание, а порою и отдых по системе «конкретно всё включено» с бдительными и суровыми аниматорами, кому-то да оказываются позарез нужны. А раз так, то и за историями далеко ходить не надо: вот они, прямо на работе. В этой книге собраны самые-самые из психиатрических баек (надо срочно пройти обследование на предмет обронзовения, а то уже до избранного докатился!). Поэтому, если вдруг решите читать книгу в общественном месте, предупредите окружающих, чтобы не пугались внезапных взрывов хохота, упадания под стол и бития челом о лавку.

Максим Иванович Малявин

Юмор / Юмористическая проза

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее