Читаем Тревожная осень полностью

– Если поняли, что вам предлагают мерзость, зачем еще и на исследование пошли? – парировала Марина. – Слушайте, езжайте во вторник к Юрасику, заберите снимок и на этом прикрывайте знакомство. И не вздумайте дать ни копейки! Нет, давайте-ка я лучше поеду с вами – дам этой сволочи ногой по яйцам. Такой сволочи нельзя позволять размножаться!

«Вроде полегчало, – подумал Андрей Семенович. – Но ведь Юрасик мог увидеть на снимке что-то такое, чего не исправить операцией». Он побоялся спросить об этом у Марины. Поэтому облегчение было шатким. Немножечко отпустило, и все.

Дымов не помнил, как прожил два выходных дня. Все время чувствовал жар, «горел». Попытка сватовства, о которой они договаривались с Шурой-адмиралом, закончилась полным провалом. Дочь долго не хотела никуда идти. Андрей Семенович настаивал, и в конце концов они вышли на улицу, «случайно» столкнулись с адмиральской семьей в полном составе. По сценарию встали поговорить. Нина поскучала рядом с ними минуты две, а потом сказала: «Папа, мне надо в канцелярский магазин. Я сбегаю ненадолго».

Робкую попытку адмиральского сына проводить ее Нина пресекла таким яростно-ледяным взглядом, что стало ясно: сватовство не удалось. Правда, прощаясь, адмирал успел тихо сказать Андрею Семеновичу: «Все равно поженим». Но это больше походило на заклинание, чем на утверждение.

Лишь необходимость доработать статью для институтского сборника, которую, чтобы не подвести издателей, нужно было сдать в понедельник, помогла Андрею Семеновичу пережить выходные: работая, он забывал обо всем.

Дымов выжал из этой необходимости максимум, использовав ее еще и для того, чтобы понаблюдать за самим собой. Как исследователю эксперимент доставлял ему искреннее удовольствие: он обнаружил, что, работая, не чувствует жара. Но стоило заняться какими-то не связанными с работой вещами, будь то еда, разговоры с домашними или просмотр телепрограмм, и жар возвращался, а температура падала ниже тридцати пяти.

Сложнее было по ночам. В первую ночь Андрей Семенович не спал вовсе. В следующую, с субботы на воскресенье, стало понятно, что пытку бессонницей ему не выдержать. Тогда он каждые четыре часа стал принимать по таблетке ивадала. Лекарство помогало забыться на какое-то время – назвать это состояние сном было невозможно.

И вот наступил понедельник. На этот день было запланировано много дел, включая три важных совещания и один не менее ответственный официальный обед.

«Ровно в четыре позвоню Юрасику и прямо спрошу его обо всем, как бы тяжело это ни было, – думал Андрей Семенович, собираясь на работу. – В конце концов, сколько можно задавать вопросы самому себе, не получая ответов? Если будет отнекиваться, прижму. Я умею это делать, когда надо».

С самого утра Дымов с головой погрузился в дела, так что время летело быстро. Лишь иногда он вдруг отвлекался, и сознание мгновенно оккупировала отчаянная мысль: «Может, все бессмысленно?» И всякий раз Андрей Семенович сердито отвечал самому себе: «Типун тебе на язык!»

И вот, наконец, без пяти четыре. «Подождать еще пять минут или позвонить сейчас? Нет, буду ждать. Я же не схватил трубку и не позвонил ему с утра. А тут – пять минут осталось… Ну все, можно звонить».

Юрасик снял трубку мгновенно, словно давно ждал звонка.

– Юрий Иванович, добрый день, как поживаете? – бархатным голосом, будто и не было страшных семидесяти двух часов, спросил Андрей Семенович.

У него даже хватило сил спросить, как Юрасик провел выходные. В ответ он услышал обстоятельный рассказ о загородном пикнике и о том, что надо ловить последние теплые дни на природе. Затем Андрею Семеновичу прочитали лекцию о пользе хождения босыми ногами по росе – причем когда восходит солнце: вода, видите ли, имеет в этот момент особое строение. Дымову очень хотелось сказать, что «строению воды» он мог бы поучить не только Юрасика, но и Юрасиковых учителей. Но это было бы грубостью, а на грубость Андрей Семенович не имел права. Он посмотрел на часы: 16.20. Значит, докторун говорит уже двадцать минут. Андрей Семенович понял свою ошибку. Если бы он позвонил не на городской телефон, за который не надо платить из своего кармана, а на мобильный, эскулап, наверное, был бы лаконичнее. Кто же своим языком будет работать против собственной хрустальной мечты – покупки крутой тачки?

Наконец, уловив микропаузу в монологе доктора, Андрей Семенович вклинился с вопросом:

– Ну а как мои дела? Вам удалось поговорить с заведующим отделением?

– Да-да. Мы с ним посмотрели и обсудили ваш снимок. И в общем-то не нашли ничего страшного. Кроме того, я подумал, полистал литературу и, знаете, не вижу ни малейшего повода говорить о полной необратимости процесса. Так что завтра, в 14.00, я вас жду. Сделаем еще КТ и будем готовы к принятию решения.

Перейти на страницу:

Все книги серии Одобрено Рунетом

Записки психиатра. Лучшее, или Блог добрых психиатров
Записки психиатра. Лучшее, или Блог добрых психиатров

Так исторически сложилось за неполные семь лет, что, стоит кому-то набрать в поисковой системе «психиатр» или «добрый психиатр» – тут же отыщутся несколько ссылок либо на ник dpmmax, уже ставший своего рода брендом, либо на мои психиатрические байки. А их уже ни много ни мало – три книги. Работа продолжается, и наше пристальное внимание, а порою и отдых по системе «конкретно всё включено» с бдительными и суровыми аниматорами, кому-то да оказываются позарез нужны. А раз так, то и за историями далеко ходить не надо: вот они, прямо на работе. В этой книге собраны самые-самые из психиатрических баек (надо срочно пройти обследование на предмет обронзовения, а то уже до избранного докатился!). Поэтому, если вдруг решите читать книгу в общественном месте, предупредите окружающих, чтобы не пугались внезапных взрывов хохота, упадания под стол и бития челом о лавку.

Максим Иванович Малявин

Юмор / Юмористическая проза

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее