Тревожная осень

Кстати, когда тетка жены нагадала ему неприятности в 57-летнем возрасте, она сказала: «Ваша карма – помогать другим, тогда у вас все будет хорошо».

Что ж, раз карма такая, куда деваться? Будем помогать!

Машина повернула направо. Они направлялись к Фонтанке, сейчас проезжали Публичную библиотеку. Все-таки интересно устроена человеческая память: без пробок по Невскому проспекту от Казанского собора до Публичной библиотеки ехать минуты три, а в голове за эти минуты промелькнуло несколько лет жизни. Какова же скорость человеческой мысли, измерял ли ее кто-нибудь и можно ли ее в принципе измерить?

С Публичной библиотекой у Дымова тоже были связаны воспоминания молодости. Как только он начал работать, стало ясно, что знаний, полученных в университете, недостаточно (хотя учили в те годы очень хорошо). Чтобы стать полноценным специалистом и вырваться из нищеты, Андрей завел строгое правило: каждый день после работы, а также в выходные он ехал в Публичку и занимался до закрытия библиотеки, то есть до 10 вечера. И так все первые пять лет службы. Когда голодный и в одежде, купленной еще в школьные годы, он выходил из библиотеки на залитый вечерними огнями, заполненный беспечно гуляющими людьми Невский проспект и смотрел на редкие вывески недоступных ресторанов, думал: «Когда-нибудь я тоже так смогу».

И вот теперь он может. Вопрос в том, когда он был счастливее, тогда или сейчас. Вопрос, на который ему нечего ответить, особенно в сложившейся ситуации.

Смотри-ка, уже метро «Электросила». Здесь он работал первые четыре года после университета. Как быстро они с Ванечкой пролетели на машине путь от метро до его института, после перестройки превратившегося в бизнес-центр.

Остановка 39-го автобуса у станции метро «Московская». Сколько раз в молодые «безмашинные» годы он стартовал на этом автобусе в свои командировочные вояжи. Тысячу раз, две тысячи? Кто ж считал? Во всяком случае, очень много.

Но если бы не было его бесчисленных командировок и каторжного труда, как в институте возле «Электросилы», так и в Публичке, он и сейчас ехал бы в аэропорт не на машине с водителем, а сначала на метро, а после – автобусом или маршруткой с этой остановки. Хотя нет, не было бы этого. Ни в какой аэропорт он не ехал бы, так как на Германию просто не нашлось бы денег. Не дай Бог, операцию пришлось бы делать у какого-нибудь Юрасика, собрав предварительно по родным и друзьям кто сколько может для удовлетворения корыстной душонки этого подонка.

Андрей Семенович думал об этом очень спокойно. Он вообще расслабился после поездки по Петербургу. Город, как родное существо, подпитал его энергией и убедил, что все будет хорошо.

– Все будет хорошо, – уверенно сказал он себе.

Через полчаса, предварительно заехав за Жизневым, они были в «Пулково».

Благодаря солидному командировочному опыту Андрей Семенович прекрасно ориентировался в аэропорту. Все его шаги были доведены до автоматизма, поэтому уже через две минуты они с доктором находились у границы, отделяющей пассажиров от провожающих. Он хотел, как обычно, сказать Ванечке: «Ладно, отдыхай от меня», – но вдруг вспомнил, что не отдал водителю письмо для жены. Его опять охватили сомнения, нужно ли это делать. Тогда он решил: «Посмотрю на входную дверь павильона вылета. Если первой войдет женщина, отдам письмо, если мужчина – заберу с собой».

Он бросил взгляд на дверь и чуть не выматерился вслух: мужчина и женщина вместе тащили к входу неподъемный баул. Толкая друг друга, они одновременно прошли через дверь.

Андрей Семенович понимал, что слишком долго стоит у дверей. Жизнев может это неправильно истолковать: подумает, что он в последний момент испугался и хочет удрать. Дымов решительно вытащил из внутреннего кармана конверт, передал его Ивану и быстро сказал:

– Если я не позвоню, обязательно, слышишь, Ванечка, обязательно в следующий понедельник отдай это письмо Элеоноре Ильиничне. Ты понял?

– Да-да, конечно. Не беспокойтесь: все будет сделано.

Дымов в этом не сомневался.

– Ну, Ванечка, отдыхай от меня, – сказал он, круто повернулся и направился к таможенному посту.

Через час они с Жизневым пошли на посадку. Поднявшись по трапу, Андрей Семенович остановился перед открытой дверью. Позади – полная труда и проблем, но не такая уж плохая жизнь, а впереди неизвестность. Он поднял глаза и увидел вежливо-напряженное лицо немецкой стюардессы с натянутой, как маска, улыбкой. Еще мгновение он постоял в дверях, но, чувствуя закипающую в вежливых глазах стюардессы ярость, решительно шагнул в распахнутый зев самолета.

Глава II

В самолете Андрей Семенович и Жизнев подружились. После взлета стюардесса принесла им двести пятьдесят граммов водки, и они их по-братски разделили: Жизнев, которому через три часа нужно садиться за руль арендованной машины, налил себе пятьдесят, Андрею Семеновичу он великодушно разрешил выпить оставшиеся двести.

– Пейте, Андрей Семенович, пейте. Это я как врач говорю. Лучше вам завтра быть немножко с бодуна, чем сегодня вечером тратить невосполняемые нервные клетки.