— Теоретически случиться может всякое. Но как говаривал мой заслуженный дед: один своевременно отпущенный подзатыльник принесет больше пользы, чем десять лет нравоучений. Ничего с этим Ершовым не случится, если мы аккуратно перепроверим все подозрительные факты.
— Да, наверное, ты прав…
В отделе оставались лишь Старцев и Васильков. Все остальные отправились по двум адресам: к участковому по месту жительства Евгения Пантелеевича Ершова и к заместителю директора завода № 41 НКАП (Наркомата авиапромышленности), где данный товарищ числился инженером-технологом.
Все получаемые оперативниками сведения должны были немедленно передаваться по телефону в отдел, где их тщательно анализировали Старцев с Васильковым.
Плечо у Ивана побаливало, хоть он и не показывал виду. Через час ему надлежало явиться на перевязку в медицинский кабинет на первом этаже Управления, потому он и остался в отделе. Васильков же получил от него индивидуальное задание: сидеть на телефоне и записывать поступавшие доклады. А при необходимости звать к аппарату Старцева.
Вначале от участкового позвонил капитан Бойко.
— Здоров, Александр. Сам примешь телефонограмму или начальство позовешь?
— Что-нибудь серьезное?
— Есть кое-что.
— Тогда поговори лучше с Иваном. — Васильков передал трубку товарищу.
— У меня ничего интересного, Иван Харитонович, кроме одного момента, — начал Олесь. — Семья Ершова проживает в большой квартире пятиэтажного дома и состоит из четырех человек: самого Евгения Пантелеевича, его супруги — Ершовой Изольды Сергеевны, сына двадцати семи лет — Ершова Бориса Евгеньевича и тринадцатилетней дочери Елизаветы. Семья, по словам участкового, образцовая, никаких замечаний и нареканий. Однако зимой 1943 года Ершова Изольда Сергеевна была задержана на Тишинском рынке нарядом милиции за попытку продажи продуктовых карточек.
— Да ты что?! — невольно вырвалось у Старцева.
— Вот и я поразился такому совпадению. Сначала лишние карточки у инженера, потом у его супруги.
— Так, ладно, давай дальше. Что там с ее задержанием?
— А ничего. Пустила слезу и отбрехалась. Сказала, будто дома подкопилось немного продуктов, а тут дочка приболела, понадобились деньги на лекарства. В общем, отпустили ее.
— Понятно. Ничего подозрительного за инженером участковый не замечал?
— Ничего.
Информация показалась весьма интересной. Принялись ждать сведений от Егорова. Тот позвонил тридцатью минутами позже, когда Александр заваривал в «столовой» чай.
— Я послушаю. — Старцев сам схватил трубку.
— По Ершову, Ваня, ничего плохого сказать не могу, — устало выдохнул заместитель. — Его портрет несколько лет висит на Доске почета, у него идеальная характеристика, два десятка благодарностей и столько же грамот от Наркомата.
Старцев хорошо знал своего заместителя и по тону его доклада догадался, что это далеко не все.
— Не тяни, — поторопил он. — Выкладывай главное.
— В разговоре с заместителем директора завода я узнал одну интересную деталь: сын инженера Ершова работает на этом же заводе.
Иван недовольно поморщился.
— И что в этом интересного? Мало ли у нас рабочих династий.
— Ты не дослушал. Сын трудится не в цеху и не в конструкторском бюро.
— А где?
— В заводской типографии.
— Где? — округлил глаза Старцев.
— Ты не ослышался, — подтвердил Василий. — На заводе № 41 есть своя типография. Печатает небольшим тиражом заводскую газетку, сопроводительную документацию к выпускаемой продукции, инструкции, агитки и еще разную мелочь. Так вот сынок Ершова — Борис Евгеньевич — заведует этой богадельней. Как следствие, имеет большие полномочия и доступ ко всему оборудованию.
Информация была настолько неожиданной, что Иван на пару секунд потерял дар речи. Придя в себя, напомнил:
— Предупреди замдиректора о необходимости держать язык за зубами. Чтобы ни словом, ни намеком о разговоре с тобой.
— Будь спокоен — припугну.
Заниматься оперативной разработкой семьи Ершовых по всем правилам сыскной науки не получилось бы. Для нормальной разработки, включающей слежку, прослушивание телефонных разговоров и прочую канитель, требовалось время. Пусть немного — денька два-три — но без них не обойтись. А их Старцеву никто давать не собирался.
Приказ начальника Московского уголовного розыска звучал предельно категорично: «На расследование и поимку зарвавшихся бандитов, а также на возвращение украденных ценностей у тебя, Иван Харитонович, сроку — до вечера пятнадцатого июля. И не забывай ни на минуту: за ходом расследования следит лично товарищ Берия». Этого «напутственного слова» было достаточно, чтобы пахать сутки напролет, не думая о сне, отдыхе и пище.