Тревожная весна 45-го

В тайнике хранились отпечатанные страницы паспортов и военных билетов, бланки различных справок (в том числе об отсрочке от призыва), пропуски на въезд в Москву, бланки районных исполкомов Советов народных депутатов, наградные документы, всевозможные формы извещений, продовольственные аттестаты и… продуктовые карточки. Много рейсовых, вещевых и продуктовых карточек. Помимо бумажных подделок под столешницей обнаружились три десятка гербовых, круглых и угловых печатей. Все подделки были выполнены очень качественно, графы оставались девственно чистыми. Вноси нужные данные, шлепай печать и прикрывай готовыми документами любые преступные деяния.

— Ну вот мы и нашли подлую гниду. — Старцев заиграл желваками на скулах. — Василий, зови Игната, пусть делает фотоснимки, составляет опись и акт изъятия. Ты остаешься за старшего.

— Понял, — кивнул Егоров. — А ты куда?

— Я с офицерами отправляюсь к Ершовым.

— Решил брать только сына или обоих?

— Обоих, разумеется. В Управлении на допросе постараюсь их расколоть. В зависимости от ситуации приму следующее решение. — Подхватив трость, он бросил Василькову:

— Поехали, Саша.

* * *

Два черных легковых автомобиля остановились у парадного подъезда добротного пятиэтажного дома, построенного незадолго до начала войны. Из машин вышли Старцев, Васильков и три офицера НКВД, вошли в подъезд, поднялись на третий этаж.

Старцев решительно вдавил кнопку звонка.

Через полминуты послышались торопливые шаги и встревоженный женский голос:

— Кто там?

— Уголовный розыск. Откройте!

Щелкнули замки и задвижки. Протяжно скрипнув, приоткрылась дверь. Сквозь образовавшуюся щель выглянула немолодая женщина.

С тростью, в штатском костюме и перевязанной рукой Старцев впечатления не произвел. Зато вид стоявших за ним хмурых офицеров в синих фуражках с малиновым околышем моментально сделал свое дело. Звякнула цепочка, и дверь полностью отворилась.

Женщина ахнула, всплеснула руками, обернулась и драматическим сопрано позвала:

— Евгений! Проснись, Евгений!

В глубине квартиры вспыхнул свет, в дверной проем высунулась взъерошенная голова заспанного мужчины.

Глава четырнадцатая

Москва

14 июля 1945 года.

Потеря Локтя и Боцмана ударила по самолюбию главаря подобно публичной пощечине. Несколько последних лет банда не теряла людей и обстряпывала свои дела с такой ловкостью, что не попадала в поле зрения МУРа и Восьмого отдела НКВД СССР по борьбе с бандитизмом. Можно было с уверенностью сказать, что о существовании банды знал лишь узкий круг посвященных.

А тут — на́ тебе!

Казалось, что может быть проще убийства чересчур въедливого опера? Выследили, выбрали момент, нашпиговали свинцом и утекли глухими московскими переулками. Но не тут-то было. В самый последний момент рядом со Старцевым внезапно появилась неизвестная личность, неплохо владеющая пистолетом. И получите-распишитесь: в банде стало на двух корешей меньше.

Хорошо еще с Сашком не случилось беды. Вечером тринадцатого июля люди Квилецкого привезли в Марьину Рощу знакомого фельдшера — надежного и молчаливого, как мраморное надгробие. Тот промыл и обработал рану на голове Сашка, поколдовал с иголкой и хирургической нитью, перевязал. Ополаскивая под рукомойником руки, успокоил: «Ничего опасного. Ранение касательное, черепная кость не пострадала. Он молод, полон сил, быстро пойдет на поправку. Дайте ему пару дней отлежаться, хорошо кормите и через каждые двенадцать часов меняйте повязку…»

Сашок и вправду преображался с каждым часом: сознания больше не терял, ел с аппетитом и даже во двор «до ветру» ходил без чьей-либо помощи.

Все это происходило на глазах Квилецкого. На следующий день он не выдержал.

— Собирайся, — бросил он Матвею в седьмом часу утра. — Поехали на Петровку.

— Зачем? — обомлел тот.

— Подежурим напротив главного входа. Скоро кумовья на службу съедутся — покажешь мне эту курву.

— Стрелка, который высоко складывал?[36]

— Его самого.

— Так ты же на Ваганьковское мылился — рыжье барыге везти. Мы уже приготовили, упаковали…

— У меня есть в запасе время. Поехали-поехали! И прихвати еще кого-нибудь из наших. Надо решать вопрос, а то как бы не пришлось нам вспомнить молодость и снова бегать по цепу…[37]

* * *

Болтаться по Петровке долго не пришлось. Еще до начала рабочего дня, до стечения основной массы сотрудников входная дверь Управления распахнулась, и вниз по ступенькам проворно сбежал подтянутый мужчина лет тридцати.

— Слушай, кажись, он, — прищурился Матвей. — Это что ж и ночевать не отходил, что ли?..

Близко подходить к зданию опасались, приходилось разглядывать издалека.

Казимир машинально нащупал рукоятку пистолета.

— Точно он?

— Я его секунд пять видел, не боле. Похож вроде. Короткая стрижка, офицерский китель без погон, галифе, хромовые сапоги.

— Наградные колодки были?

— Кажись, были.

— Пошли.

Илюха-татарчонок «нюхал воздух» на ближайшем перекрестке. А Квилецкий с Матвеем двинулись за быстро шагавшим в сторону Страстного бульвара мужчиной.

В такую рань народа на улицах столицы было мало, момент казался удобным.