Тревожное эхо пустыни

Хома ругал ее за это. Обзывал старой дурой. Они поссорились и не общались несколько лет. Но когда он ослеп, Катя пришла проведать друга. Оказалось, она рассталась со своим молодым любовником, причем некрасиво. Пока Катя была на работе, он таскал в квартиру девочек (она находила сережки, волосы на подушке, скомканные ежедневные прокладки). Натурщиц, как он говорил, когда оправдывался. Показывал работы. Те, что пристойные. Картины в стиле ню Катя нашла позже. И однажды явилась домой в неурочный час. Застукала художника с натурщицей. Они резвились в ванной, натирали друг друга мягкими мочалками в самых нежных местах и целовались. Катя обоих оттуда выволокла и голыми выгнала из квартиры. Художник был дохленьким, его пассия кило сорок пять весила, а Катю боженька силой не обидел. Крупной уродилась, еще и физически работала много, не только в кассе сидела – ремонт сама в квартирах делала. Плюс аффект. Как щенков вышвырнула. Вдогонку вещи художника, но в окно.

Так рассказывала Катя. Но Абдула с трудом представлял ее разгневанной. Это была очень милая женщина, и она пекла лучшую самсу с бараниной.

Сейчас в руках Кати была тарелка, накрытая чистым полотенцем. Она поставила ее на табурет, из кармана свободных штанов на резинке достала баночку мацони.

– Ты как? – спросила она.

– А ты?

– В шоке. Узнала о смерти Хомы от молочника. – Этот старый абхаз был местным любимцем. Он, как во времена его молодости, ездил по дворам с тележкой, наполненной продукцией. В руках держал колокольчик. Он звонил, покупатели выбегали. – А что с ним случилось? Сердце? Инсульт? Или еще не ясно?

– Ясно. Убили его.

Катя испуганно вскрикнула.

– Да, кто-то забрался в дом и перерезал Хоме горло.

– Какой кошмар!

– Он выжил на трех войнах, – процедил Абдула. – Его не убило электричество. Я думал, смерть щадила его ради чего-то великого. Не хотела забирать раньше времени. Всегда верил, что друг мой, как его тезка из русских былин, рожден для подвига…

Абдула не мог больше говорить. Но и плакать при женщине не хотел. Резко встал, чтоб уйти в дом. Не вышло. Нога подкосилась, Иван рухнул в груду опилок. Катя хотела помочь ему подняться, но была остановлена возгласом:

– Я сам!

С горем пополам Абдула поднялся.

– Катя, ты не обидишься, если я попрошу тебя уйти? Нужно помыться.

– И побыть наедине со своим горем? Понимаю. – Она указала на тарелку с самсой. – Если не съешь, убери в холодильник. Протухнет.

– Я съем, спасибо.

Она хотела еще что-то сказать, но воздержалась. Махнула рукой и удалилась. А Абдула пошел в душ.

Плакать больше не хотелось. Весь скопленный за десятилетия запас слез он сегодня израсходовал. Раньше его глаза всегда оставались сухими. Что бы ни случилось, Абдула крепился. Мужчины не плачут! А он, несмотря ни на что…

Он глянул на свой искалеченный пах. Зрелище кошмарное. Даже сейчас горько смотреть. А уж тридцать пять лет назад? Когда ты молод. И впереди если не вся жизнь, то хотя бы ее половина. Абдуле выть хотелось каждый день. Но мужчины не плачут! Даже те, что без яиц. Ведь не в них дело. Дух главное.

Надо сказать, что Иван очень боялся обабиться. Думал, у него выпадут волосы на лице и теле, начнут расти груди, голос станет нежным. Но нет. Борода осталась, космы на груди. А что облысел, так это нормально. В его роду все мужики плешивели.

Намывшись, Абдула облачился в чистое. Вернулся к табурету, на котором остывала самса и грелось мацони. Поел. Без аппетита, и все же.

Зашел в дом Хомы. Решил посмотреть фильм. У него не было телевизора. Абдула не испытывал в нем нужды, но, если показывали старое советское кино, друг звал его, и они садились у экрана вместе. Хома не видел, что показывают, но помнил фильмы наизусть. Если забывал детали, спрашивал у Абдулы, что показывают. Он описывал.

Телик висел на стене в спальне. В той самой комнате, где убили Хому. На кровати сейчас не было ничего, даже матраса. Абдула все убрал. И полы несколько раз помыл. Окно, через которое, судя по всему, проник убийца, все еще стояло нараспашку. Абдула прикрыл его. Поднялся ветер, и створка билась.

Он включил телевизор. Канал «Наше кино». Показывали что-то неизвестное. Комедию нулевых. Пошловатую, туповатую, но добрую. Что-то о приключениях сбежавших из больницы пациентов. Абдула опустился на кровать. Пусть без матраса, он и на земле спал. Но хотелось лечь, и он взял с кресла пуфик – гигантское сердце с руками. То была декоративная подушка, подаренная Абдуле кем-то из благодарных клиентов. Хоме она так понравилась, что он уволок ее к себе. Говорил, что сердце энергетически заряжено. И он чувствует его флюиды. Оказалось, под подкладку был зашит мешочек с травами. И все они росли в дендрарии.

Абдула прилег. В сюжет фильма не вникал. Просто смотрел на картинку. Не заметил, как задремал. И вдруг…

Взрыв! Пулеметная очередь. Крики.