Тревожное небо

Англичане по сей день живут традициями. Расцвет страны когда-то начался с разведения овец, а посему спикер нижней палаты парламента и сейчас восседает на мешке с шерстью. В Гайдпарке пасутся королевские овцы, и, благодаря этой «высокородной» скотине, там и людям разрешается шагать по лужайкам, лежать на траве — видимо, все то же, что могут делать там королевские овцы…

Возвращаемся, чтобы успеть к обеду. Едем вдоль набережной грязно-бурой Темзы. Множество мостов — и древних, и современных. Есть и парные мосты, почти рядом. Это на случай, если один будет разбит. Проезжаем район фабрик и заводов. Перед каждым из них — многоэтажные стеллажи с тысячами велосипедов — транспортом рабочих. До скуки однообразные жилые дома — казармы. На верандах развешано залатанное белье. На улице носится чумазая детвора.

Отобедав, пошли снова в город. Пешком. Покупать сувениры-подарки родным и близким.

В первом же магазине, куда мы зашли, нам сообщили, что вместе с фунтами и шиллингами нужны еще и талоны на покупки. Талоны нужны буквально на все, будь то одеколон или булавки. Выручил нас местком посольства, выделив некоторую толику талонов. Научили нас также запастись бумагой для упаковки, ибо в магазинах покупки выдавались без обертки. Мы воспользовались газетой «Тайме», издававшейся по-прежнему на 24 страницах. Романов, который знал английский язык, выяснил, что главной темой дня стала животрепещущая проблема: разрешить или нет женщинам-служащим носить на работе брюки? Этично это или неэтично? И как выйти из положения, если нет в продаже чулок?

В парфюмерном магазине купили по флакончику духов. Просили дать нам самых лучших, какие нравятся молодой продавщице. Она улыбнулась, завернула покупку в лист «Таймса» и мы расплатились. Велико же было наше изумление, когда развернув покупку вечером в гостинице, обнаружили, что духи-то наши, советские, «ТЭЖЭ», Москва!

Гибель Сережи Асямова

Вечером весь состав советской колонии собрался на торжественное заседание, посвященное Первому мая. После доклада мы «откомандировали» на трибуну Сашу Штепенко. Под громкие аплодисменты присутствовавших он передал наше приветствие и обещание сделать все от нас зависящее для победы над врагом. После небольшой самодеятельности ужин и танцы.

Нас стало тревожить отсутствие Асямова, который должен был вернуться к вечеру. Забравшись в уголок, мы наблюдали за танцующими, то и дело поглядывая на часы. Вдруг слышу негромкий голос:

— Вас просит к себе товарищ Майский.

Перескакивая через две ступеньки, я устремился на второй этаж, в кабинет посла.

— Товарищ Пусэп, с Асямовым — несчастье…

— Что… что случилось?

— Всю вторую половину дня англичане чего-то не договаривали. У них всегда так… Сперва сообщили, что самолет сделал где-то вынужденную посадку. Несколько часов спустя передали, что произошла авария. И только что, после моих настоятельных требований, сообщили, что самолет взорвался в воздухе и все погибли…

Иван Михайлович умолк и зашагал по кабинету. Пораженный несчастьем, онемел и я.

— Из Москвы получено распоряжение завтра вылетать обратно. Но теперь это невозможно, погиб командир, — сказал Майский после долгой паузы.

— Товарищ посол, я могу полететь один. У нас дублированный экипаж: два командира-летчика, два штурмана, два радиста. Будет труднее, но что ж поделать. Уверяю вас, все будет нормально.

— Хорошо… Пусть будет так, — протянул он мне руку, — значит завтра вечером старт. Перед отлетам прошу зайти ко мне.

… Не стало Сережи Асямова, всегда веселого, жизнерадостного, доброго и милого человека, с кем мы рядом не один год бороздили небо Арктики. В суровые дни начала войны наши экипажи соревновались — кто нанесет больший урон врагу. То его, то мой экипаж слыл лучшим в полку.

Не мог я тогда знать, что нас «спарили» сознательно и умно, учитывая наши характеры и личные качества. Главный маршал авиации Голованов писал об этом печальном случае в своих мемуарах: «Выбор остановился на Сергее Алексадровиче Асямове, которого я хорошо знал по совместной работе в Восточной Сибири.

По характеру Асямов был чкаловского «покроя», безупречно владеющим полетом в любых условиях и не теряющимся в самой сложной обстановке. Три года работали мы вместе на Севере, и я не знал ни одного случая, когда в чем-либо можно было упрекнуть Асямова, разве только в том, что был он весьма напорист в полетах, но никогда эта напористость не была причиной каких-либо происшествий. В последнее время он работал в Полярной авиации. Она ему, как видно, была больше по душе. Вторым пилотом к Асямову мы определили более спокойного по характеру, тоже полярного летчика Пусэпа, а штурманами назначили Штепенко и Романова».

… Я вошел в зал, где на меня настороженно уставилось множество глаз. Видимо, на моем лице можно было прочесть все, что я чувствовал. Подсел к Штепенко и Романову и сообщил им печальную весть. Праздника для нас не стало… Извинившись перед хозяевами и сообщив, что завтра улетаем, мы покинули посольство.